– Катя, успокойся, я всё объясню, – Дима бросил ключи на тумбочку в прихожей, даже не взглянув на жену. Его голос звучал устало, но в нём сквозила привычная уверенность, которая всегда выводила Катю из себя.
Она стояла посреди кухни, сжимая телефон, на экране которого светилось уведомление от банка: с их общего счёта сняли сто двадцать тысяч рублей. Сто двадцать тысяч! Все их сбережения за год, которые они копили на поездку к морю. На их отпуск – первый за три года.
– Объяснишь? – Катя повысила голос, чувствуя, как горло сжимает от обиды. – Дима, это были наши деньги! Мы с тобой договаривались! Турция, отель с бассейном, обещали Насте дельфинов показать! А ты… ты просто взял и потратил всё на свою маму?
Дима наконец повернулся к ней. Его лицо, обычно открытое и тёплое, сейчас было напряжённым, брови сведены, а в глазах мелькала смесь вины и раздражения.
– Маме нужен был отдых, Катя. Она же не железная, – он снял куртку и повесил её на крючок, стараясь выглядеть спокойным. – У неё давление скачет, врачи сказали, что море и санаторий ей помогут. Я не мог просто так оставить её.
– А нас ты мог оставить? – Катя швырнула телефон на стол, экран всё ещё мигал уведомлением. – Ты хотя бы спросил меня? Хоть слово сказал?
Дима вздохнул, потирая виски.
– Я знал, что ты будешь против. Поэтому и не сказал.
Катя замерла. Его слова ударили, как пощёчина. Знал, что она будет против, и всё равно сделал по-своему. Она медленно опустилась на стул, чувствуя, как ноги подкашиваются. В голове крутился рой мыслей: как он мог? Почему не поговорил? И как теперь объяснять пятилетней Насте, что вместо моря она снова поедет к бабушке в деревню?
Кухня, их маленькое уютное убежище, вдруг показалась чужой. Белые занавески с ромашками, которые Катя выбирала в прошлом году, слегка колыхались от сквозняка. На столе стояла недопитая кружка чая, а рядом – рисунок Настина, где они втроём держатся за руки на фоне синего моря. Катя смотрела на этот рисунок и чувствовала, как внутри всё сжимается.
– Дима, – голос её дрогнул, – ты понимаешь, что это не просто про деньги? Это про нас. Про доверие. Про то, что мы – семья.
Он молчал, глядя в пол. Его молчание только подливало масла в огонь. Катя встала, подошла к окну, чтобы не смотреть на него. За стеклом – серый московский двор, мокрый асфальт, качели, на которых Настя вчера качалась до самого вечера.
– Я думал, ты поймёшь, – наконец сказал Дима. – Мама одна, Катя. У неё никого, кроме меня.
– А у меня кто? – она резко обернулась. – У меня есть ты? Или я тоже одна, когда дело доходит до таких решений?
Дима открыл рот, но тут в коридоре послышался топот маленьких ножек. Настя, в розовой пижаме с единорогами, вбежала на кухню, держа в руках плюшевого дельфина.
– Мам, пап, а когда мы поедем к дельфинам? – её большие глаза сияли от предвкушения. – Я уже придумала, как назову своего дельфина – Солнышко!
Катя почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она присела на корточки, обняла дочку, пряча лицо в её мягких волосах, пахнущих детским шампунем.
– Скоро, милая, – соврала она, избегая взгляда Димы. – Мы обязательно поедем.
Настя радостно запрыгала и выбежала из кухни, напевая что-то про море. Катя выпрямилась, посмотрела на мужа.
– И как мне ей теперь объяснить? – тихо спросила она. – Что папа решил, что бабушке отдых важнее?
Дима сжал кулаки, но промолчал. Он всегда так делал, когда не знал, что ответить. Это молчание, его вечное «я потом объясню», доводило Катю до белого каления. Она знала этот сценарий: он уйдёт в себя, она будет кипеть, а потом всё как-то рассосётся. Но не в этот раз. В этот раз всё было иначе.
На следующее утро Катя сидела за ноутбуком, проверяя их банковский счёт. Баланс был почти нулевым – жалкие три тысячи рублей, которых едва хватит на продукты до зарплаты. Она открыла вкладку с сайтом туроператора, где они с Димой выбирали отель. Пальцы замерли над клавиатурой. Цены на путёвки в Турцию всё ещё мигали на экране, словно издеваясь.
– Мам, а ты чего грустная? – Настя забралась на диван рядом, прижимая к себе дельфина.
Катя заставила себя улыбнуться.
– Всё нормально, солнышко. Просто… взрослые дела.
– А папа тоже грустный, – заметила Настя, глядя в сторону кухни, где Дима звенел посудой, готовя завтрак. – Вы поссорились?
Катя вздрогнула. Как объяснить ребёнку, что их с папой «взрослые дела» – это не просто ссора, а трещина, которая, кажется, становится всё шире?
– Нет, милая, мы не ссорились, – она погладила дочку по голове. – Просто разговариваем о важных вещах.
Настя кивнула, но в её глазах было сомнение. Она соскользнула с дивана и побежала к отцу. Катя услышала, как Дима что-то весело отвечает, и её сердце сжалось. Он всегда умел быть хорошим отцом. Но как муж…
Вечером, когда Настя уже спала, Катя решилась на разговор. Она не хотела больше молчать, не хотела, чтобы обида грызла её изнутри. Дима сидел на диване, листая телефон.
– Нам надо поговорить, – начала она, садясь напротив.
– Опять про маму? – он отложил телефон, но в его голосе уже чувствовалась оборона.
– Не только про неё, – Катя старалась говорить спокойно. – Про нас. Про то, почему ты решил, что можешь взять наши деньги и потратить их, не спросив меня.
– Катя, я же сказал – маме нужен был отдых, – Дима раздражённо вздохнул. – Она всю жизнь работала, растила меня одна. Я не мог ей отказать.
– А мне ты можешь? – Катя посмотрела ему прямо в глаза. – Или Насте? Ты видел её лицо, когда она про дельфинов говорит?
– Я думал, мы найдём способ поехать позже…
– Позже? – Катя горько усмехнулась. – С каких денег, Дима? Мы копили год! Я отказалась от новой куртки, ты не купил себе кроссовки, мы даже Насте в кукольном домике отказали, чтобы отложить эти деньги! А ты просто… – она замолчала, боясь, что голос сорвётся.
– Я не думал, что это так важно для тебя, – тихо сказал Дима.
– Не думал? – переспросила она. – Наш первый отпуск за три года, Дима. Наш первый шанс вырваться из этой рутины, показать Насте море… И ты не думал, что это важно?
Он молчал, и это молчание было хуже любых слов. Катя встала, чувствуя, как слёзы жгут глаза.
– Я не знаю, как нам дальше, – сказала она тихо. – Если ты так легко можешь принимать решения за нас, не считаясь со мной… Я не знаю, Дима.
Через пару дней в их квартире появилась ещё одна гостья. (продолжение в статье)
— Вы не будете жить в этой квартире, — заявил отец.
— Тая, послушай, не веди себя, как дитё неразумное. Мы же с отцом… — начала было мать.
Таисия развернулась и, не говоря ни слова, вышла из родительской квартиры. Всё понятно. Всё повторяется. Ничего не изменилось.
…Таисия у отца с матерью единственная дочь. Любимая. Всё ей. Родители, ещё тогда, когда она училась в школе, смогли приобрести ей квартиру. Взяли ипотеку и выплатили её как раз летом того года, когда Тая успешно поступила в университет, оправдав очередную родительскую надежду.
Тая всегда оправдывала надежды. Училась на отлично, рисовала — великолепно, чудесно танцевала, пела в хоре («У девочки волшебный голос» — заявляла педагог). Правда с хором не сложилось. Детскую хоровую школу, которую посещала девочка, из полуразрушенного деревянного здания дореволюционной постройки, наконец, переселили в новое отремонтированное здание, которое находилось «у чёрта на куличиках» (как выразилась мама Таи) и посещать его стало, ну никак неудобно. Ведь Тая, кроме хора и рисования, занималась ещё и балетом. Тоже до определенного момента.
Как-то Тая серьёзно разболелась, долго пила антибиотики, потом поднимала иммунитет, гемоглобин, ещё Бог знает чего, и участковый врач велела с балетом пока подождать. И вообще девочку кормить надо лучше, сказала она. Ребёнок совершенно измотан. И физически и психически. Балет — это очень большая нагрузка.
— Вы что, собираетесь сделать из неё Майю Плисецкую? — спросила врач маму Таи Галину Андреевну, когда они с дочерью находились у неё на очередном приёме.
— Нет… — растерялась женщина. Одиннадцатилетняя Тая безучастно сидела на кушетке рядом с матерью и смотрела в одну точку.
— Вы посмотрите на девочку, — врач понизила голос до шёпота. — Глаза ввалились, синяки под ними, да и вообще вся синяя. Недобор веса, анемия! Ребёнок истощен! Кожа, да кости. Ей надо больше гулять и кушать.
— Но, позвольте! Балет, там нормы веса, они… — начала было мать.
— Вам важнее балет или здоровый ребёнок? — прищурившись, спросила врач. — У неё гемоглобин никак не поднимается. Вот о чём сейчас надо думать, а не о нормах веса. Я за всю свою практику не встречала ещё более заморенного ребенка!
Тая, продолжавшая молча сидеть на кушетке, подумала о том, что врач ещё не знала о хоре. Ведь совсем недавно она совмещала, и хор, и балет, и рисование. «Хорошо, что хоровая школа переехала…» — вздохнув, подумала девочка.
Врач всё-таки смогла убедить Галину Андреевну в серьёзности ситуации, и балет пришлось оставить до лучших времён. Здоровье Таи, и правда, улучшалось крайне медленно.
***
— Наша девочка талантлива! — часто говорила Галина Андреевна мужу Игорю Романовичу. — Нельзя спустя рукава относиться к таким дарам. Надо их развивать.
Муж соглашался. Он гордился талантами дочери не менее жены, и тоже считал, что их нужно развивать.
Саму Таю никто не спрашивал, что она хочет. Её просто вели на очередное занятие, где она делала успехи. Тая действительно имела способности, а ещё безгранично любила родителей и старалась их радовать. (продолжение в статье)
