Анна посмотрела в окно. На улице кошка села на капот её машины. Символично.
— Скажи бабушке, что уюта в доме стало столько, что я подумываю снять койку в монастыре.
Среда. Павел возвращается
Павел пришёл домой поздно. Как всегда, без предупреждения, без звонка, и с коробкой торта.
— Я купил «Прагу», — сказал он с победной улыбкой, как будто покорил Эверест босиком.
— А мозги ты где оставил? — устало спросила Анна.
— Ты говорил, мама на неделю. Уже третья пошла. Она перекрасила балкон, начала выбрасывать мои книги, вчера советовала Артёму, какие ему комнаты выбирать после «наследства». Ты в курсе, что она уверена, будто я на смертном одре?
— Ну, она просто любит порядок…
— Нет, Паша. Она просто хочет, чтобы ты снова стал маминым мальчиком, только в чужой квартире и с новой женой, которая по версии вашей династии должна передать всё твоему сыну. Только я тебе не нотариус.
Павел замер. Потом поставил торт на стол и присел.
— Это же Артёму нужно жильё. У него будущего нет без стартового капитала.
— Ты говоришь, как Галина Сергеевна. Мне кажется, вы уже начали сливаться в одно лицо. Ты вообще слышишь себя?
Он промолчал. Анна тоже. В комнате повисло глухое, густое, как топлёное молоко, молчание.
— Я не хочу ссориться, — тихо сказал он.
— А я не хочу чувствовать себя дурой. Знаешь, сколько я вкладывала в эту квартиру? В каждый угол, в каждую полку. А теперь тут ходит женщина, которая называет меня «пришлой», а себя — хранительницей семейного очага. Я же не в «Дом-2» попала, верно?
Павел посмотрел на неё, потом в пол.
— Может, обсудим? Вчетвером?
— Ага. Прекрасная идея. Только ты забудь — я не буду обсуждать свою собственную квартиру на семейном совете, где три человека будут решать, сколько мне оставить себе.
— Ты просто эгоистка, — сказала Галина, входя в кухню, не стучась. — Думаешь только о себе. А мы тебя в семью приняли. С сыном, с внуком. С заботами.
Анна молча поставила тарелку в раковину.
— А может, ты просто хочешь, чтобы я квартиру на Артёма переписала? Прямо сейчас? Или подождём, когда я стану овощем?
— Вот опять. Всё в штыки. Я же от души…
— Вы от души переехали и остались. От души устроили мне переворот. И всё это — на фоне торта «Прага» и внука, которого вы мне в наследство от первого брака подсунули, как черешню в компоте.
— Нет. Я устала. Я просто знаю, чего стою. И эта квартира — это мой труд. Не ваша подушка безопасности.
Дверь хлопнула. Галина ушла. Артём сидел в комнате с наушниками. Павел молчал в прихожей.
— Я подам на развод, если ты её не уберёшь из моей жизни, — произнесла Анна холодно, без пафоса. — Не потому, что не люблю. А потому что люблю себя.
Павел долго молчал. Потом сказал:
— Только долго не думай. А то я тоже могу передумать. Не разводиться, а вообще уехать. И не одна.
Она пошла в спальню, закрыла дверь и легла. На душе было тревожно, но как-то… освобождающе.
Утро понедельника началось с тишины. Такой, знаете, пугающей, как перед грозой. Ни запаха жареной селёдки, ни чавканья из кухни, ни стука тапок о паркет. Даже Артём сидел за планшетом так тихо, что Анна в какой-то момент проверила: не завис ли мальчик на паузе.
Оказалось, Галина Сергеевна уехала к подруге в Климовск. На два дня.
— А что случилось? — осторожно спросила Анна, наливая кофе и впервые за полмесяца не морщась от перегретого масла на сковородке.
— Ну… ты же говорила, что хочешь, чтобы она ушла. Вот она и уехала. Подумать.
— Ага. То есть вместо того, чтобы ты поговорил с мамой — она сама ушла? Подумать? Прям как в сериале: «Сердце матери-героини». Два дня на Климовск и обратно.
— Анют, ну давай без яда. Я ж между вами как футбольный мяч. И туда плохо, и сюда больно.
