— Тогда вы, может быть, присядете и не будете кричать? Здесь только вы и истерите, Светлана Петровна.
— Я не кричу! Я просто говорю, что ты разрушаешь семью! Ты выгнала моего сына! Ты думаешь, что ты одна такая умная, с квартирой? А кто тебя поддерживал, когда ты была на дне?
— Вы? — Юля подняла брови. — Напомните, вы мне посылали таблетки от стресса по почте и говорили, что «надо быть попроще»?
— Я тебя как дочь принимала! — голос Светланы Петровны дрожал. — А ты… Ты змея!
— А вы — хищная тёща. Вот и ничья любовь не выжила между нами.
— Ты жалеешь, что не родила ему ребёнка?
Юлия замерла. Голос внутри нее оборвался, как будто сорвали провода.
— А вы не подумали, что, может быть, я не хотела рожать в таких условиях? Где каждое утро начинается с пассивной агрессии, а заканчивается экономией на туалетной бумаге?
Светлана Петровна молчала. Потом встала и медленно пошла к выходу.
— Ты пожалеешь, Юлия. Ты всё потеряешь, кроме своей драгоценной квартиры.
— Возможно. Но хотя бы в этой квартире я буду жить с собой, а не с марионетками на нитках вашей любви.
Когда за ней закрылась дверь, Юлия села на пол. Глаза защипало. Она вспомнила, как на этой кухне они с Артёмом лепили пельмени. Как смеялись, как она прятала подушки на подоконнике, чтобы он не называл её «бабкой на пенсии».
А потом — всё. Истерики, молчание, советы его мамы. И теперь — тишина.
Только холодильник гудел. Он-то знал: это его территория. Оформленная. Юлия закрыла глаза и впервые за долгое время подумала: а вдруг и правда жаль? А потом… Нет. Не жаль.
Утро начиналось без кофе. Юлия стояла у окна с пустой кружкой и смотрела, как дети тащат санки по липкому июльскому асфальту. Откуда, спрашивается, санки в июле? Но в России всё возможно. Особенно, если ты осталась одна, с квартирой, в которой даже стены знают, как тебя предали.
Телефон завибрировал. Артём. Тот самый, что ушёл грозно, с гордо брошенной фразой: «Ты ещё пожалеешь».
Юлия не ответила. Он уже писал. Трижды. Вчера, ночью и даже в 3:24 — когда обычно пишут только экс, те самые, кто вдруг понял, что ещё любят, или что остались без тапок и страховки от одиночества.
Она поставила кружку и собралась в душ. Вдруг снова вибрация. Уже звонок. И уже не Артём. Марина.
Марина — её подруга, разведёнка со стажем, с мудростью, как у монаха, но только монах с маникюром и фразами вроде «мужик без недвижимости — это просто эмоция».
— Юль, привет. Ты дома?
— Ага. Где же ещё, — вздохнула она. — Жду, когда в дверь постучит ипотека и скажет, что тоже хочет пожить у меня.
— Выходи. Я подъехала.
Юлия открыла дверь, а там — Марина с пирожками. Не своими, конечно. Но факт в том, что кто-то за неё сегодня поел.
— Ну, давай, рассказывай. Как ты посмела выжить без мужа целых два дня?
— Не два. Уже пять. И между прочим, вполне успешно.
— Это по тебе заметно. Глаза — как у Бэмби, которого сбили, но он всё равно пошёл в ЗАГС.
Юлия фыркнула. Они прошли на кухню. Марина развела руками.
— Слушай, у тебя тут пусто, как в душе у мужика после развода.
— Да я только с утра выбросила Артёмову кофту. Сидела на полу, как в сериалах, понимаешь? Драма, слёзы, «почему он меня не любит», «а может, я виновата»…
— Ага, а потом? «И я такая красивая, как будто ничего не было»?
— Почти. Только без красивой музыки и без макияжа.
