Юлия вздохнула. Спокойно. Спокойно, как тренер по йоге в аду.
— Ваш сын ни на что не вложился. Он жил здесь бесплатно. И знаете, Светлана Петровна, я даже ему тапки покупала. Он боялся выглядеть мужчиной.
— А ты боялась, что он когда-нибудь встанет с дивана и станет тебе ровней! — вспыхнула свекровь, приближаясь. — Ты его давила, манипулировала! Ты держала над ним этот чёртов документ о собственности, как плеть!
— Плеть? — Юлия рассмеялась. — А вы когда приходили с предложением: «Оформи всё на Артёма, а то как-то некрасиво получается» — это было что? Подарочный плед?
— Это было логично! Он — мужчина! Он глава семьи!
— Нет. Он — ваш сын. А у меня — своя жизнь.
Светлана Петровна побледнела. Потом наоборот — вспыхнула.
— Я пришла забрать кое-что! — рявкнула она, и направилась в комнату. — Его документы. И его вещи.
— Его вещи я собрала. Вот. — Юлия вытащила заранее подготовленную коробку. — Остальное он может забрать сам. С уведомлением. Под расписку. Как положено.
— Ты что, с ума сошла? Думаешь, ты тут хозяйка?
— Нет, я владелец. А хозяйничать я больше никому не позволю.
Светлана подошла вплотную. Их носы почти соприкасались.
— Ты ещё пожалеешь. У тебя никого нет. Ты одна. Такая — сильная, независимая. А потом — брошенная, никому не нужная.
Юлия молчала секунду. Две. Потом тихо проговорила:
— Я лучше буду одна в своей квартире, чем с вашим сыном в роли мебели и вами в роли прокурора.
Светлана Петровна схватила коробку, повернулась к двери. На выходе она обернулась и с ядом процедила:
— Всё вернётся. Артём подаст в суд. За совместно нажитое. За моральный ущерб. За вашу неблагодарность.
— Хорошо, — кивнула Юлия. — Только пусть сначала наймёт адвоката. Не маму.
Вечером пришёл сам Артём. Без звонка. Но уже — без ключа. Видимо, он понял, что теперь ему надо стучаться.
— Привет, — сказал он, глядя под ноги.
— Привет, — ответила Юлия. — Чего ты хочешь?
— Я… думал… может, мы поговорим?
— Поздно. Сначала ты захотел квартиру. А теперь, когда не получилось, хочешь любви? Вдохновился маминым театром?
— Я люблю тебя, Юль. Просто я… запутался. Я думал, у нас всё по-настоящему. Но ты такая… железная.
— Нет, Артём. Я не железная. Я просто единственный взрослый человек в этой квартире. Всё время была. А ты — ребёнок, которому мама рассказывала сказки про семейную справедливость.
Он встал. Руки дрожали. Слова застревали. Но он всё же выдавил:
— Поздно. Любовь — это не расписка на квартиру. Не договор дарения. Не требование «оформи на меня, чтобы я не чувствовал себя униженным». Это, чёрт возьми, взаимность. А не счёт.
Артём молча ушёл. Без истерик. Без объятий. Просто — ушёл. Как уходит человек, который понял: он пытался торговать чувствами, а не строить их.
Юлия села на подоконник. Взяла телефон. В сообщениях — голосовое от отца: «Ну что, доченька, я скоро приеду. Привезу тебе свой старый фотоаппарат. Вдруг пригодится. И ещё кое-что. Главное — ты не бойся быть одна. Лучше быть одной, чем рядом с тем, кто хочет тебя только как имущество».
На следующий день она подала заявление на смену замков, аннулировала доверенность, отменила регистрацию Артёма. Знаете, как говорят? — Кто с чем пришёл — с тем и уйдёт. Так вот — Артём пришёл без квартиры и без любви. И ушёл — точно так же.
