Марина поставила коробку на стол и включила чайник.
— Так. А теперь — главное. Он чё хотел?
— Кто-кто. Этот наш великий домовладелец в изгнании.
— Да что-то бубнит, что соскучился. Что не может без меня. Что я зря всё это начала. А главное — он устал от маминых советов.
— Устал, значит? Так пускай скажет своей маме, что он уже большой мальчик, и даже умеет сам резать котлеты!
— Её голос в голове у него звучит громче моего.
— Угу. Как у большинства мужчин после тридцати. Мама говорит — мама знает. А ты — так, жена. Пришел, ушёл, развела борщ, заплакала.
— Знаешь, что она мне сказала, когда я её выгнала?
— Что я всё потеряю, кроме квартиры.
— Ну… она не совсем ошиблась. Квартиру-то ты оставила. А вот всё остальное — это надо ещё разочек обдумать. Ты потеряла мужа, Юль. Но так ли это трагично?
Юлия посмотрела в окно.
— А я вот думаю… может, всё не так однозначно. Может, надо было как-то по-другому. Не выгонять. Не сразу. Попробовать…
— Подожди. Стоп. А ты помнишь, как он хотел «вписать себя» в собственность?
— А помнишь, как его мама пришла с предложением «подарить квартиру сыну, ведь семья — это же общее»?
— И ты серьёзно сейчас думаешь, что ты виновата?
— Я не знаю. Я запуталась.
— Ты просто устала. Это не одно и то же. Тебе кажется, что может, ты переборщила. А я тебе скажу — переборщила бы ты, если б ещё и прописала его мать!
Юлия рассмеялась. Смех вышел неровным, с какой-то усталой истеричностью. Таким смеются женщины, которые поняли, что их не предали — их просто использовали, и теперь ещё пытаются убедить, что это была любовь.
— Знаешь, — тихо сказала Юлия, — я думала, что любовь — это когда вместе. А оказывается, любовь — это когда не мешают тебе быть собой.
— Это точно. А ещё любовь — это когда тебе не намекают, что ты «слишком сильная женщина, и это пугает».
Марина взяла пирожок, откусила, и добавила:
— У тебя же есть отец?
— Ну да. В другой области живёт.
— Позвони ему. Просто так. Без причины. А то у нас женщины всё привыкли — либо с мужем, либо с мужем. А между тем, есть и другие мужчины в жизни, которые не хотят у тебя ничего отписать на себя. А просто — любят. И не заставляют переписывать имущество ради «справедливости».
Юлия позвонила. Отец удивился, растрогался, и пообещал приехать. — Привезу тебе твой любимый компот из алычи. И пирожки, какие бабушка делала.
И в этот момент она поняла: мужчины бывают разные. И не все из них пытаются прописаться в твоей квартире под видом любви.
К вечеру снова зазвонил телефон. Артём.
Юлия смотрела на экран. Палец завис над кнопкой ответа. Но она не нажала. Просто перевела в «беззвучный» и сказала:
— Не сегодня, Артём. Сегодня у меня день — с пирожками. Без претензий. И без оформления собственности на любовь.
Светлана Петровна пришла в квартиру в 10:00 утра. Без звонка. С ключом. Который, видимо, давно «забыла» вернуть, когда её сын ушёл.
Юлия застала её у холодильника.
— Доброе утро, — спокойно сказала она, хотя всё внутри уже готовилось к землетрясению. — Вас не учили звонить?
— Меня учили заботиться о семье, — с достоинством ответила та, закрывая дверцу. — А вы — только о себе.
— Я просто не думала, что забота выражается в том, чтобы вламываться в чужой дом, — Юлия не повышала голоса, но ледяной тон чувствовался в каждой букве.
— Чужой? Девочка, ты путаешь. Это дом моего сына. Он тут прожил три года, вложился, приносил продукты, платил за коммуналку. А теперь ты его выставила, как собаку.
