— Валя! — Андрей попытался вмешаться.
— Нет! — Валентина повернулась к нему. — Хватит! Это МОЙ дом! МОЯ жизнь! И я не позволю никому врываться сюда и переделывать всё по своему усмотрению!
— Ах, вот как! — свекровь выпрямилась. — Андрюша, ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Мам, — Андрей глубоко вздохнул. — Валя права. Ты не должна была приходить без спроса. И уж тем более — переставлять вещи.
Галина Петровна смотрела на сына, как на предателя.
— И ты туда же? Против родной матери?
— Я не против тебя. Но это наш дом. И наши правила.
— Ваш дом? — свекровь усмехнулась. — А кто вам первый взнос на ипотеку дал? Забыли?
Это был удар ниже пояса. Действительно, когда они покупали квартиру, Галина Петровна помогла с первоначальным взносом. Но они исправно возвращали долг, и давно всё выплатили.
— Мы вернули вам все деньги, — сказала Валентина. — С процентами.
— Деньги! — свекровь махнула рукой. — Всё у вас меряется деньгами! А материнская любовь? А забота?
— Галина Петровна, — Валентина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Мы ценим вашу заботу. Но забота не должна быть насильственной. Мы взрослые люди. У нас своя семья. И мы имеем право жить так, как хотим мы, а не как хотите вы.
— Вот именно, — неожиданно твёрдо сказал Андрей. — Мам, я тебя люблю. Но Валя — моя жена. И это наш дом. Если ты не можешь это уважать, то…
— То что? — Галина Петровна смотрела на сына с вызовом.
— То нам придётся забрать ключи.
Повисла тишина. Свекровь смотрела на сына, словно видела его впервые. Потом медленно полезла в сумку и достала ключи.
— Вот, — она бросила их на тумбочку. — Забирайте. Больше не приду. Никогда.
Она вышла, громко хлопнув дверью. Валентина опустилась на диван. Руки дрожали от пережитого напряжения. Андрей сел рядом, обнял её.
— Прости. Я должен был сделать это раньше.
— Да. Но ты — моя жена. И наша семья теперь в приоритете.
Они сидели обнявшись, глядя на перевёрнутую квартиру. Предстояло всё вернуть на места. Но главное было сделано — границы были установлены.
Прошёл месяц. Галина Петровна не звонила, не приходила. Андрей пытался дозвониться несколько раз, но она не брала трубку. Валентина видела, как он переживает, и ей было больно за него. Но она понимала — это необходимый этап. Свекровь должна была принять новые правила игры.
В одно воскресное утро раздался звонок в дверь. Валентина открыла. На пороге стояла Галина Петровна. Но это была уже другая женщина — без привычной уверенности, даже как-то растерянная.
— Здравствуй, Валя, — сказала она тихо. — Можно войти?
— Конечно, — Валентина отступила в сторону.
Свекровь прошла в гостиную, где на диване сидел Андрей. Он вскочил.
— Сядь, — Галина Петровна присела в кресло. — Я пришла поговорить. И… извиниться.
Валентина и Андрей переглянулись. Это было неожиданно.
— Я много думала этот месяц, — продолжила свекровь. — О том, что вы сказали. И знаете… вы правы. Я действительно вела себя… неправильно.
Она замолчала, подбирая слова.
— Когда умер отец Андрея, я вся ушла в сына. Он стал для меня всем. И когда появилась ты, Валя… я испугалась. Испугалась, что потеряю его совсем. И начала бороться. Глупо, да?
— Не глупо, — тихо сказала Валентина. — По-человечески понятно.
— Но неправильно, — Галина Петровна подняла голову. — Я вела себя как… как захватчица. Вместо того чтобы радоваться, что у сына есть любящая жена, хороший дом, я только критиковала и вмешивалась.
— Мам… — Андрей хотел что-то сказать, но она подняла руку.
— Дай договорить. Валя, я прошу прощения. За всё. За внезапные визиты, за критику, за то, что переставила вещи… Это ваш дом. Ваша жизнь. И я не имела права так себя вести.
Валентина чувствовала, как в горле встаёт ком. Она не ожидала такого поворота.
— Галина Петровна, я…
— И ещё, — свекровь достала из сумки небольшую коробочку. — Это тебе. Не отказывайся, пожалуйста.
Валентина открыла коробочку. Внутри были старинные серьги — семейная реликвия, которую она видела на фотографиях.
— Бабушкины серьги Андрея. Они передаются в нашей семье от матери к… к дочери. Я хочу, чтобы они были у тебя.
