— Катя, успокойся, — Дмитрий попытался взять жену за руку, но она отдёрнулась.
— Нет, Дима! Я не буду успокаиваться! Три дня я молчала, пока твоя мать устраивала здесь революцию! Но теперь хватит!
— Революцию? — Ирина Павловна схватилась за сердце. — Я что, преступница какая?
— Вы — эгоистка! — отрезала Екатерина. — Вы думаете только о себе! О своих желаниях, своих представлениях о том, как должно быть! И не замечаете, что делаете нас несчастными!
— Несчастными? — свекровь повернулась к сыну. — Димочка, неужели ты несчастлив, когда мама приезжает?
Дмитрий мялся, глядя то на жену, то на мать.
— Мам, я не несчастлив, но… Катя права. Ты слишком много на себя берёшь. Это наш дом.
— Наш дом? — Ирина Павловна побледнела. — Значит, для матери места нет?
— Есть, мам. Но как для гостьи, а не как для хозяйки.
Свекровь долго молчала, а потом медленно кивнула:
— Поняла. Всё поняла. Извините, что помешала.
Она развернулась и пошла собирать вещи. Дмитрий растерянно посмотрел на жену:
— Может, ты была слишком резкой?
— Дима, — устало сказала Екатерина. — Если я не скажу ей правду сейчас, она будет продолжать считать нас своей собственностью. Это нужно было сделать давно.
Ирина Павловна вышла из комнаты с чемоданом.
— Я еду домой, — объявила она. — Больше не буду вам мешать.
— Мам, не нужно так, — начал Дмитрий.
— Нужно, сынок, — свекровь грустно улыбнулась. — Может, твоя жена и права. Может, я действительно слишком много на себя беру.
Она подошла к Екатерине:
— Прости, если обидела. Я правда хотела помочь.
Екатерина почувствовала угрызения совести:
— Ирина Павловна, я не хотела вас обижать. Просто…
— Просто я старая дура, которая не может понять, что сын вырос, — перебила свекровь. — Ничего, научусь. Придётся.
Она поцеловала Дмитрия в щёку:
— Береги жену. Она хорошая, просто характер у неё твёрдый. Мне такого не хватало в молодости.
И ушла, оставив за собой аромат дешёвых духов и ощущение незавершённости.
— Ты была права. Мне следовало раньше это сделать.
— Думаешь, она поняла? — тихо спросила Екатерина.
— Надеюсь. Мама умная женщина, просто привыкла всех контролировать.
Три недели Ирина Павловна не звонила. Потом прислала короткую эсэмэску: «Всё хорошо. Скучаю. Приезжайте в гости, когда будет время».
— Может, съездим к ней? — предложил как-то Дмитрий. — На выходные?
Екатерина подумала и кивнула:
— Давай. Но с условием — мы остановимся в гостинице.
Поездка прошла удивительно спокойно. Ирина Павловна была приветлива, но сдержанна. Не критиковала, не давала советов, не пыталась накормить их до отвала. Словно училась быть обычной матерью, а не командиром.
— Как она изменилась, — удивилась Екатерина по дороге домой.
— Может, ей просто нужно было услышать правду, — предположил Дмитрий.
С тех пор отношения с Ириной Павловной стали ровными. Она звонила раз в неделю, приезжала только по приглашению и никогда не оставалась дольше, чем договаривались. И хотя иногда ей всё же хотелось дать совет или покритиковать, она сдерживалась.
— Знаешь, — сказала как-то Екатерина мужу, — кажется, твоя мама наконец поняла разницу между любовью и контролем.
— Ага, — улыбнулся Дмитрий. — А я понял, что иногда нужно быть жёстким, чтобы отношения стали честными.
Они стояли на кухне, которая снова выглядела так, как им нравилось — с их специями, их картинами на стенах, их пониманием уюта. И это было правильно.
Потому что дом — это не место, где живёт тот, кто громче кричит или больше жертвует. Дом — это место, где каждый чувствует себя собой, где уважают границы и где любовь не требует потери собственного «я».
И Екатерина была счастлива, что наконец-то решилась сказать: «Меня не волнует, что вы хотите! Меня волнует то, что вы делаете! И я больше не собираюсь это терпеть!»
Потому что иногда самые важные слова — это те, которые труднее всего произнести.
