Когда Ася поняла, что наступила весна, в городе уже вовсю цвели каштаны. Её организм игнорировал смену сезонов, как и всё остальное в последнее время: работу, людей, даже собственное отражение в зеркале. Она верстала каталоги медицинской тематики — с унылыми, как послеродовая депрессия, обложками и бесконечными снимками внутренних органов, — и всё чаще ловила себя на мысли, что живёт как в длинном, плохо свёрстанном PDF-файле.
В тот день она чудом закончила макет раньше, и, пока офисные зомби собирались на перекур, Ася выскользнула с работы. На улице моросил дождь — не злой, не сентиментальный, а такой, что из него и в роман не вставишь. Просто нудный. И всё же домой она шла с мыслью о ванне. И вине. Или даже о ванне с вином — такое настроение.
Когда она вставила ключ в замок и толкнула дверь, её нос уловил запах… капусты. Пирожки? Да вы шутите. В её холостяцкой кухне, где максимум тепловой активности — это вскипающий чайник?
Сначала она решила, что ошиблась дверью. Потом — что вломились гастролёры из клуба «Ретро-рецепты». Потом — что началось помутнение рассудка, и теперь она не просто слышит запахи, а проживает флешбеки через желудок. Но в прихожей свет был включён, из кухни доносился голос диктора с каким-то документальным «Жили-были в СССР», а на столе — родимые, аккуратно подрумяненные пирожки. С капустой. Точно с капустой. Её бабушка такие делала, когда ещё жила и не злилась на всю семью.
— Ниночка! — раздалось из кухни. — Я уж думала, ты опять на работе до полуночи. Проходи, остынут!
На стуле, уютно устроившись в её доме, в её пространстве, в её реальности, сидела Нина Петровна. Бывшая свекровь. Классический персонаж — из тех, что летают в турецкие отели с варёной картошкой в контейнере. Она жила в Павловске, ходила к врачу в шляпке, любила порядок, своего сына и директивный тон.
— Нина Петровна? — Ася не поверила ни глазам, ни пирожкам. — А… как вы попали в мою квартиру?
— Что за вопрос? — пожала плечами женщина, — ключом, конечно.
И вытаскивает — ни много ни мало — старую связку, оставленную, как оказалось, не на хранение, а на случай художественного вторжения.
Ася вспомнила, что после развода с Васей — их официального, тихого и оформленного через «Госуслуги» — она так и не сменила замки. Лень? Тоска? Надежда? Или просто предательская часть мозга, которая думала: «Авось пригодится»?
— Я пирожки испекла. Капустка с яйцом, как ты любишь, — продолжила Нина Петровна. — Садись, рассказывай, как день прошёл. А Васенька вот задерживается, звонил.
Ася села. Не потому что хотелось пирожков, а потому что ноги отказались сотрудничать. Какой Васенька? Васенька, между прочим, в последний раз встречался ей в «Перекрёстке», с тележкой, забитой полуфабрикатами и взглядом разведённого мужчины, уверенного, что брак — это маркетинговая ошибка.
— Нина Петровна, — осторожно проговорила Ася, — вы же помните, что мы с вашим сыном в разводе. Уже год.
— Что за чепуха! — возмутилась свекровь. — Какой развод? Вчера ж сидели, чай пили, всё было прекрасно. Ты, кстати, платье синее обещала не надевать — не идёт оно тебе. Тебе больше зелёное к лицу.
Ася сглотнула. Сердце колотилось, как перед экзаменом у преподавателя, который почему-то зовёт по имени умершую бабушку. Всё было не так. Всё было — как во сне, где всё знакомо, но искажено. Голову пронзила мысль: «А вдруг…»
— Простите, а какой сегодня день?
— Восьмое марта, милая. Я же сказала — праздник. Вот и пирожки.
— Две тысячи двадцать второй. А что?
Ася вздохнула. Вот он, момент истины: или её свекровь попала в просвет между мирами, или она сама находится в кривом зеркале из дешёвого сериала на «Россия 1». Надо было звонить Васе.
С дрожью в пальцах она набрала сообщение: «Твоя мама у меня. Она говорит, что 2022-й. Очень странно себя ведёт. Срочно приедь».
