— Ну вот, только кофе налила… Иди, Кира, открывай, твоя свекровь пожаловала, — проворчала я себе под нос и уже по привычке сжала губы.
Звонок в дверь был такой уверенный, будто не в гости пришли, а как минимум с ордером на вселение. Хотя… не далеко от правды.
— Доброе утро… — сказала Мария Савельевна, натянуто улыбаясь, и втиснулась в прихожую, будто я её позвала. — Сыночек сказал, у вас кофе по утрам замечательный. Сливки есть? А то у меня давление с утра.
Она сняла пальто с видом человека, который решил остаться. Навсегда. Я машинально повесила его в шкаф, и уже тогда что-то внутри сжалось, как мышца, уставшая держать оборону.
На кухне сидел Даниил — мой официальный муж и неофициальный комнатный цветок. В трениках и майке с пятном от борща, он ковырял в телефоне и лениво покосился на мать.
— Мам, ну ты как быстро… Я только сказал. Кир, ну нальёшь, да? Мамке кофе. Она ж с утра без него как ты — без упрёков.
Я улыбнулась. Сквозь зубы. Налить-то я, конечно, налью. Но вот кто и куда кого наливать собирается — вопрос уже не риторический.
— Мария Савельевна, — ровно сказала я, ставя кружку на стол, — у нас с вами, кажется, не было договорённости по поводу утреннего кофе. И уж тем более — постоянного.
— Ну что ты начинаешь, девочка моя, — в голосе свекрови зазвенела фальшивая доброта, как в рекламном ролике крема от морщин. — Мы ж семья. А где, как не в семье, помогать друг другу?
— Ага, — буркнула я, — вот только обычно помощь — это обоюдный процесс. А у нас, выходит, как в известной песне: ты мне — ничего, я тебе — всё.
Мария Савельевна поджала губы, но виду не подала. Её игра была тоньше. Она всегда умела говорить так, чтобы вроде как ни к чему не придраться, но осадок оставался, как от вчерашней селёдки.
— Данечка мне говорил, как тебе тяжело одной с ипотекой было, — сказала она, отхлёбывая кофе. — Вот и подумала… Может, я перееду? Сама в коммуналке, а тут — и простор, и семья рядом…
Я даже не расслышала, как стул скрипнул подо мной. То ли от напряжения, то ли я вцепилась в него так, будто он мог меня удержать от крика.
— Подумала? — переспросила я, глядя на Даниила. — А ты, милый мой, что подумал? Или опять мама за тебя решила?
Он развёл руками, будто с него спрос невелик.
— Кира, ну чего ты сразу? Мы ж вместе, нам же лучше будет! Ты работаешь, мама — дома, всё хозяйство на ней, мы сэкономим, и вообще… семья ж!
— Да хватит мне этой «семьёй» глаза мазать! — соскочила я с места. — У меня квартира ДО тебя была. Понимаешь? ДО! И мама твоя сюда не переедет. Никогда. Пока я жива.
Тишина повисла, как пауза в плохом спектакле. Мария Савельевна приложила руку к груди и прошипела:
— Вот она какая, твоя жена. А я-то думала — человек. А она…
— Человек, — перебила я. — Только не на сдачу.
Вечером всё повторилось. Даниил снова поднял тему. В ванной, где я пыталась просто умыться и не взорваться. Он зашёл, не постучавшись, как всегда.
— Ну ты чего, Кир? Мамка-то старая. У неё давление, суставы, коммуналка… Там соседи бухают, она бедная ночью не спит. Ну чего тебе стоит? Комната-то лишняя есть.
Я смотрела в зеркало, в своё отражение, как будто надеялась, что оно скажет: «Ты не одна. Ты в своём праве. Не сдавайся».
