— Я не одна. У меня есть квартира. У вас — ни квартиры, ни совести. Кто из нас больше проиграет — ещё вопрос.
В ту ночь я спала плохо. Но впервые за долгое время — без комка в груди.
Иногда надо дойти до грани, чтобы понять: нет, не хочешь больше молчать. Не хочешь быть удобной. Не хочешь кормить двух взрослых иждивенцев, которые считают, что ты просто «обязана».
Потому что ты — не обязана.
— Можешь ещё раз сказать, что ты сделала? — лицо у Даниила вытянулось, будто он увидел налоговую в прихожей.
— Подала на развод, — повторила я чётко. — И, кстати, пока ты ел мою еду и отдыхал в моей квартире, я уже поговорила с юристом. Так что можешь начинать собирать свои трусы.
Он хлопал глазами. Даже не как человек — как гуппи в аквариуме, когда свет резко включили.
— Да ты с ума сошла! — заорал он вдруг. — Мы ж только начали всё налаживать! У нас почти получилось!
— Почти — не считается. Это знаешь, как в готовке: если почти испекла пирог, но он сырой — значит, ты просто потратила продукты. И время. Много времени.
Мария Савельевна влетела в комнату с видом оскорблённой нации.
— Это всё из-за меня, да?! Ну конечно! Как всегда! Баба пришла, всё разрушила! Я, между прочим, ради вас всё бросила!
— Что вы бросили, Мария Савельевна? Пенсию? Свою квартиру в Калуге, которую сдаёте? Или свою бесценную привычку лезть в чужие шкафы?
— Ой, как ты с матерью мужа разговариваешь! — закатила она глаза. — Прямо как мачеха из фильма. Тьфу!
Я подошла ближе. Настолько, что она чуть отступила.
— Я с вами разговариваю, как с человеком, который пять месяцев живёт у меня на голове. Я — не ваша дочка. Я не ваш «проект по перевоспитанию». И вы не будете учить меня, в чём ходить, как думать и кому что должна. Вы не хозяйка тут. А временная гостья. Очень, очень неудачная.
— Данечка, скажи ей! — завопила она, хватаясь за грудь. — Защити мать!
— Даня? — сказала я тихо. — Вот сейчас твой момент. Или ты с ней. Или ты со мной.
Он вяло развёл руками.
— Ну ты же понимаешь… Она ж моя мама. Я не могу её на улицу…
Я рассмеялась. Зло. Громко. С вызовом.
— А вот я — могу. Потому что улица, поверь, милее, чем видеть, как вы тут вдвоём делите мою жизнь на порции, как обед. Я вам не столовая.
Они съезжали три дня. Сначала Даниил хлопал дверьми и обвинял меня в бессердечии. Потом умолял. Потом снова обижался.
— Нет, Даня. Мы были декорацией. Где ты — диван. А я — стена. Всё стояло. Ничего не жило.
Мария Савельевна закатывала театральные глаза.
— Ты ещё пожалеешь! Такие, как ты, остаются одни! Мужика ты больше не найдёшь! Никому ты не нужна!
— А знаете, что самое смешное? — ответила я, открывая входную дверь и показывая им чемоданы. — Я это уже слышала. От своей первой учительницы, когда в первом классе не дала списать. Она потом тоже переехала. Только без вещей.
Когда хлопнула дверь, я села на пол. Впервые за много месяцев — в тишине.
В этой квартире наконец снова было слышно моё дыхание. Мои шаги. Моя жизнь.
Я не чувствовала себя победительницей. Не было фейерверков и «Виват!» в голове.
А потом я встала. Помыла пол. Включила музыку. Заварила себе чай. И пошла стирать постельное бельё. То самое, на котором спала чужая женщина, пока рассказывала мне, как жить.
Потому что это — мой дом.
И теперь он снова только мой.
