— Квартиру мы переписываем на маму, — произнёс Андрей таким тоном, будто говорил о погоде. — Нотариус уже всё подготовил, завтра подписываем.
Тамара застыла с чашкой чая в руках. Горячая жидкость плеснула через край, обожгла пальцы, но она даже не почувствовала боли. В голове гулко стучало одно слово: переписываем. Переписываем. Как будто речь шла о какой-то ерунде, а не о квартире, за которую они выплачивали ипотеку последние семь лет. За которую она работала на двух работах, экономила на всём, отказывала себе в самом необходимом.
— Что значит переписываем? — её голос прозвучал чужим, хриплым.
Андрей поднял на неё раздражённый взгляд. За его спиной, в дверном проёме кухни, появилась Валентина Петровна. Свекровь стояла с видом триумфатора, прямая как палка, с той особенной улыбкой, которую Тамара научилась распознавать за годы совместной жизни. Улыбкой победительницы.
— Тамарочка, милая, не надо так волноваться, — проворковала свекровь, проходя на кухню. — Это же для вашего блага. Налоги меньше будут, да и вообще, так спокойнее. Мне уже немного осталось, а вам ещё жить да жить.
Тамара медленно поставила чашку на стол. Руки дрожали, но она сцепила их в замок, чтобы никто не заметил.
— Валентина Петровна, это наша квартира. Мы с Андреем за неё платим. Я не понимаю, при чём здесь переоформление.
Свекровь покачала головой, словно объясняя что-то непонятливому ребёнку.
— Ах, Тамарочка, вы же молодые, неопытные. В жизни всякое бывает. А так квартира будет под защитой. Я же не себе забираю, для вас стараюсь.
— Мам права, — вставил Андрей, даже не глядя на жену. — Так действительно безопаснее. И вообще, что ты паникуешь? Квартира как была наша, так и останется. Просто на бумаге будет записана на маму.
Тамара почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Холодного, ясного гнева, который она так долго подавляла.
— На бумаге, — повторила она медленно. — А что если с этой бумагой что-то случится? Что если твоя мама решит, что я недостаточно хорошая невестка и нас выселит?
Валентина Петровна theatrical вздохнула и прижала руку к сердцу. — Тамарочка! Как вы можете! Я же вам как родная мать! Неужели вы думаете, что я способна на такое?
Как родная мать. Эти слова повисли в воздухе, как невидимый яд. Тамара вспомнила все эти годы. Бесконечные замечания о том, что она неправильно готовит борщ. Что неправильно гладит рубашки. Что слишком много тратит на себя — купила помаду за триста рублей, когда можно было взять за сто. Вспомнила, как свекровь приходила к ним домой со своим ключом, когда их не было, и переставляла вещи по своему вкусу. Как читала её личные записи, оставленные на столе. Как звонила Андрею по десять раз в день, контролируя каждый его шаг.
— Я не подпишу никаких документов на переоформление, — сказала Тамара твёрдо.
В кухне повисла тишина. Андрей медленно повернулся к ней, и в его глазах была такая злость, какой она никогда раньше не видела.
— Что значит не подпишешь? Ты что, с ума сошла? Это же мама!
— Именно поэтому и не подпишу.
Валентина Петровна всплеснула руками.
— Андрюша, ты видишь? Я же говорила тебе, что она не ценит семью! Думает только о деньгах! А я, дура старая, считала её родной!
— Мам, успокойся, — Андрей встал и подошёл к матери, обнял её за плечи. — Не переживай, мы всё решим.
Тамара смотрела на эту сцену и чувствовала, как что-то внутри неё окончательно ломается. Они стояли вдвоём, мать и сын, единым фронтом против неё. И вдруг она поняла страшную вещь: это было не спонтанное решение. Они обсуждали это раньше. Без неё. За её спиной. Планировали, как лучше преподнести, чтобы она не сопротивлялась.
— Вы уже всё решили, да? — спросила она тихо. — Когда? Вчера, когда я была на работе? Или на прошлой неделе, когда ездила к маме?
Андрей отвёл взгляд. Этого было достаточно.
— Значит, так, — Тамара встала. — Квартира оформлена на нас двоих. Без моего согласия вы ничего сделать не сможете. И я его не дам.
