— Пиво? Водка? — не верю, что предлагаю такие альтернативы.
— Не. Даже дурь не помогает. Только предельное.
— Ну, себя убить с фанфарами. Или другана замочить под видео. Всё… Слава… Вечность…
— Ну, типа… А у вас?.. У твоего поколения всё нормально с крышей было?
— Ну, вы под козырёк ворам и оборотням брали, это — норм?
— Да ты! — сжимаю кулаки.
Впрочем, он прав. В болезнях детей виноваты родители. Но педагогическое сообщение таково:
— Филип. Я отвечаю за себя, а ты за себя. Мои ошибки твоих не оправдывают.
Ухожу, стараясь не хлопнуть дверью.
У меня — выходной, да и вообще, ненормированный рабочий день имеет некоторые преимущества. Пока дело раскручивается, могу остаться дома и приготовить ужин себе и сыну. Простой, но питательный — куриные ножки и лапша. Думаю, даже подливку сделаю, специально видео нашёл одного шеф-повара, истёк слюнями, пока смотрел. А то потом, может, неделю сына не увижу, как будем реализовываться.
Телефон звонит. Валя. Хм?
— Анатолий Александрович… — она надолго в паузе.
— Анатолий Александрович… Я боюсь за Филипа.
— Он такой добрый. Такой доверчивый.
— Ну, да. Он такой. Ты про что? Почему боишься?
— Он… Он, наверно, стал жертвой…
— Валя, говори прямо, что случилось?
— Мои родители работают на “СП-17”. Это полярная станция. Шесть месяцев они там.
— Им специальное оборудование дают, одежду.
— И? Валь, ну не тяни. Ты же сама мне позвонила. Я тебя очень внимательно слушаю.
— Им дали тёплые куртки, спецзаказ, оранжевые. А мама оранжевое не терпит, ну, не выносит она оранжевый цвет. Да и мне, не очень… Я зелёное люблю.
— И? Что про оранжевое?
— Мама отдала куртку мне. А я… А я — Филипу.
— Да. Такую же как на убитом парне.
— Да. Цвет редкий. И на рукаве триколор наш российский, государственный.
Я вспоминаю сцену происшествия, точно, всё так.
— И что ты думаешь? — спрашиваю.
В трубке слёзы, ну, совсем девчонка ревёт.
— Анатолий Александрович… Я Филипа люблю…
— Понял. Не паникуй. Я тебя наберу.
Сижу, думаю, иксы к игрекам прибавляю. Телефон снова звонит. Савушкин.
— Саныч. Нашли куртки-то!
— Полярные станции знаешь?
— Им специальное обмундирование по заказу шьют.
— Ну что ты нукаешь? — обижается Савушкин. — Оранжевых курток им нашили.
— Да, таких как на убитом.
— Из нашего города пять семей сейчас на полярных станциях. Нужно разрабатывать.
— Давай, разрабатывай, но осторожно. Про убийство ни слова. Хотя теперь, с Интернетом, разве скроешь что?
Стучусь к сыну. Молчит. Стучусь ещё.
— Пап, я спать хочу, устал.
Захожу в комнату. Филип лежит под одеялом.
— Ну, устал же… — канючит сын.
— Ох, устал он бедненький… по Интернету шляться. Говори, что сделал с курткой, которую тебе Валя принесла? — вскипаю.
Он откидывает одеяло, встаёт с кровати, садится за стол. Одет, как и прежде — рубашка и джинсы. Спать он собрался…
— Пап… Я похоже влип в историю…
— Влип. Влип в историю с этой курткой… и этим убийством…
— Что? — я уже не зол. Подозревая неладное, уже не хочу услышать то, что он скажет. Но нужно знать правду. Мне нужно знать. А там разберёмся. — Что произошло?
— Пап. Я продал куртку. Зачем мне эта куртка? А деньги пригодятся.
— Продал? Кому? Убитому?
— И? Ну, дальше что? Всё клешнями из тебя тянуть?
— Чат есть такой “куплю-продам”. Я поставил фотку куртки, он откликнулся. Встретились у универсама. Он мне деньги, я ему куртку, разбежались. И всё.
— Угу, — кивает. Вижу в глазах страх. Значит, не врёт, испугался.
— Ладно, не дрейфь. Это не криминал продать куртку. Как он выглядел? Ты опознать его сможешь?
— Нет, он в худи был. У меня в руках куртка. Он сам ко мне подошёл, дал деньги, я пересчитал и отдал ему куртку. Я даже толком на него не взглянул.
