Оля родилась с синевой на пухлых губах. Такая же синева покрывала её ногти.
— Проживёт два дня максимум. – сказал неласковый врач матери. – Настраивайтесь сразу на такой исход. Ничего не поделать, порок сердца. Это жизнь.
— Нет. Не-е-е-ет! – разрыдалась Тамара.
Она прижимала крошечную дочку к себе и молилась. В те годы – на дворе было самое начало семидесятых – не было доступных способов избавить ребёнка от порока сердца в тяжёлой форме. И молиться, собственно, тоже было не принято, особенно, когда ты комсомолка, но Тамара молилась. Про себя, так истово, что даже, кажется, слышала какой-то гул в голове.
Муж пришёл вечером под окошко, — они все приходили, и ждали, пока жены покажут спеленатых младенцев. И, конечно, разглядеть таким образом своего отпрыска было совершенно невозможно, но сам факт того, что показали! Что он родился, что он есть! Счастье, нередко пьяное, переполняло мужиков, стоящих под окнами роддома. Тамара тоже показала Васе свёрток. Она хотела рассказать ему всё, поделиться тем, что сказал врач, но не могла. Не в окошко же кричать, что дочка проживёт всего пару дней. Хоть бы сам догадался, сходил бы к врачу, или позвонил. Узнал. Свидания в родильном доме в те годы были категорически запрещены, к врачам тоже без особой нужды не совались. Так и не мог Вася ничего узнать о дочке до выписки. А до того дня она могла не дожить. И сердце Тамары разрывалось на части от страха за дочь, и от жалости к мужу, которому всего и дан краткий кусок счастья – увидеть сверток в окне. А потом будет страшная новость как обухом по голове.
Ольга дожила до выписки, и уже дома Тамара, рыдая, рассказала мужу всё. Василий смотрел на синеву, покрывающую кожу девочки, и хмурился.
— Вась, ты чего молчишь-то? – всхлипнула жена.
— А чего говорить-то? Как будет.
Тамара таскала Ольку по врачам постоянно, без особого, в прочем, толку. Врачи старались быть корректными, но удивление так и лезло на их умные лбы. Так и выпирало. А однажды она встретила того самого педиатра из родильного дома. Ольге к тому моменту было пять лет. Тамара была уверена, он не хотел. У него, видимо, просто вырвалось, но кому от этого легче?
— А она у вас до сих пор не умерла, что ли? – воскликнул доктор.
Тамара положила ладони на Олины уши и твердо сказала:
— Разрешите, мы пройдём!
