Димка не мог убежать, мы не могли позволить себе сиделку – так и жили. Я всё реже бывал дома, откупался от матери половиной зарплаты. Отношения с Наташей затянули меня всего целиком. Института в моей ситуации мне всё равно было не видать, как своих ушей. А в армию меня не отпустила мать. Поднапряглась, перерыла все свои связи, и сделала мне военник. Видимо, перенапряглась. Осенью того года, когда мне должно было исполниться двадцать, а Димке – пятнадцать, мать стала чахнуть. До последнего она не шла в б о л ь н и ц у, потому, что «некогда!». В итоге, когда маму увезли на с к о р о й, у неё уже была такая запущенная форма рака, что в р а ч и только плечами пожимали. «Мы ж не Боги».
— Не бросай Димку, слышишь? – шипела на меня уходящая мать.
— Мам, побереги силы… не напрягайся так.
— Денис… поклянись мне, что не бросишь брата! Поклянись!
Я, кажется, поклялся. Не помню точно. Мне было плохо. Она уходила и оставляла меня со своей, по сути, проблемой один на один. А я был молод и хотел жить, как все. Любить, пить, тусоваться, гулять. Может даже жениться, и создать свою семью. Свою!
Наташа въехала к нам сразу, после похорон матери. На похоронах, надо отдать должное, она была очень активна – помогала и делом, и деньгами. Когда она на правах хозяйки стала жить в квартире, первое, что сделала Наташа, отобрала у Димы книжку и попыталась сделать из него полноценного члена общества. Приобщить к труду за деньги.
— Зачем тебе книжка? Учёным всё равно не будешь!
Труд Димке никак не давался. Рукоделие не шло, интернет не хотел осваиваться, мыловарение чуть не стало причиной пожара, плюс Наташке пришлось отскребать весь вечер пол в кухне.
— Ну вот и зачем он такой? – прагматично заметила моя невеста.
— Наташ, во-первых тише. А во-вторых – он мой брат.
— Есть же специальные заведения для таких.
— Не хочу слушать даже!
Но она меня в конце концов додавила. Ночная кукушка, сами понимаете. Сама похлопотала в органах соцзащиты и ничего не понимающий, напуганный Димка отправился в интернат. Я чувствовал себя двояко. С одной стороны, облегчение. С другой – меня грызла совесть. Наташка, впрочем, быстро успокоила меня.
— Мы поступили правильно. В хорошее место его сдали. Чего ты угрызаешься? У вас батя живой, ему что-то не совестно. А мы ездить к нему будем. Дома мы всё равно ему не уделяли должного внимания.
Мы и правда ездили к Димке в гости. Но недолго. И не так часто, как хотелось бы. Кроме того, что у нас были свои дела и хлопоты, Димка не особо располагал к тому, чтобы его навещать. Он перестал разговаривать совсем. Замкнулся и молчал, сидя у окошка и глядя на улицу.
Однажды сотрудница интерната сказала мне:
— Вы уже не ездили бы, что ли. Только душу ему травите. Через пару лет переведут братца вашего в п с и х о н е в р о л о г и ч е с к и й взрослый, и забудьте его. Вы свой выбор сделали.
