— Мужчина с руками должен на улице быть, а не кастрюлю тереть, — сказала однажды Надежда, увидев, как Влад мыл посуду.
— У вас, Ирочка, все мужики, как он, такие тихие? Или это теперь новый тренд?
Ирина промолчала. Влад тоже. Но внутри у него зашевелилось что-то — не ярость, нет. Скорее, чувство, что его снова нет. Что его вытеснили из собственной тишины.
Борис всё записывал в блокнот. Дата. Что он сам починил. Что купили по его просьбе. Сколько раз он сходил в магазин. Казалось, он вёл личную ведомость: чтобы в нужный момент предъявить счёт за проживание — не деньгами, а правом голоса.
Они сидели за столом, ужин был простой: картофельное пюре, тушёная капуста, квашеные огурцы. Надежда сдвинула тарелку, откинулась на спинку стула и сказала:
— Всё у тебя, Ира, как в больничной столовке. Манная каша без соли. И порядок… Только тебе кажется, что он есть. А на самом деле — бардак. Ни уюта, ни мужика нормального.
Этот, извини, — кивок на Влада, — всё молчит как рыба. Ни слова поперёк. Разве так живут?
Ирина опустила глаза. Влад сжал вилку. За окном гудел ветер, как в старой трубе.
— Вы знаете, Надежда Семёновна, — сказала Ирина, и голос у неё дрожал, но не от страха, а от напряжения, которое копилось слишком долго.
— Вы не моя мать. Вы не имеете права распоряжаться моей жизнью. Вы помогали моей маме — спасибо. Но я вам ничем не обязана. Ни комфортом. Ни тишиной. Ни местом в этой квартире. Это моя квартира. И если вам неудобно, если вам не нравится — катитесь отсюда. Катитесь из моей квартиры.
Влад посмотрел на неё — и впервые за всё время захотел не сбежать, а остаться. Не из долга, не из нужды. А потому что рядом с ней можно было быть собой.
Он встал, подошёл и положил руку ей на плечо.
Надежда вскочила, лицо её дрогнуло.
— Так вот как… Понятно. Ну и ладно, Ирина. Пожили — и хватит. Мы уходим.
Она вышла, хлопнув дверью. Борис долго сидел, потом встал, подошёл к комоду, вынул из кармана блокнот и положил его на край стола перед Владом.
— Ты крепче, чем кажешься, — сказал он. И пошёл собирать вещи.
Квартира будто выдохнула. Вещи уехали вместе с их хозяевами, но воздух остался тяжёлый — как после долгой болезни. Ирина села на кухне и долго не говорила. Влад молча заварил чай, поставил перед ней кружку.
— Прости, — наконец сказала она. — Я раньше не умела говорить «нет». Даже когда очень хотелось.
