Она прошла к двери, но остановилась на пороге.
— Завтра твоя свекровь придёт на обед. Она позвонила и сообщила — не спросила, а сообщила. Как всегда. И знаешь что? Это будет последний раз, когда она переступит порог нашего дома без приглашения.
Светлана ушла на кухню, оставив мужа одного. Павел сел на кровать, уставившись на разбросанные документы. Цифры расплывались перед глазами. Два миллиона. Целое состояние для молодой семьи. Они могли бы уже выплачивать ипотеку за свою квартиру, планировать ребёнка, жить нормальной жизнью. А вместо этого…
Он достал телефон и набрал номер матери. Гудки показались бесконечными.
— Алло, сыночек! — голос Нины Петровны был бодрым и довольным. — Я как раз хотела тебе позвонить. Мне тут в доме нужно забор поставить, тысяч двести надо. Переведёшь?
Павел закрыл глаза. Вот она, его мать во всей красе. Никакого стеснения, никаких сомнений. Просто требование денег, как будто это само собой разумеющееся.
— Мама, Света узнала про переводы.
Молчание. Потом голос Нины Петровны стал жёстким.
— И что? Имею право помогать матери или нет? Или эта твоя жёнушка совсем обнаглела?
— Мама, вы купили дачу. За наши деньги.
— За ваши? — возмущение в трубке было таким искренним, что на секунду Павел даже засомневался. — Это мои деньги! Вы мне их дарили! И вообще, я тебя растила, ночей не спала, всё для тебя делала! А теперь пожалеть родную мать не можешь?
Обычная манипуляция. Павел слышал эти слова тысячу раз. Раньше они действовали безотказно, вызывая чувство вины и желание немедленно искупить свою «неблагодарность». Но сейчас, глядя на документы, на выписки, на следы многолетнего обмана, он вдруг почувствовал что-то новое. Злость.
— Мама, вы нас обманывали. Говорили, что еле концы с концами сводите, а сами копили на дачу.
— Как ты смеешь со мной так разговаривать! — голос матери стал визгливым. — Это всё твоя Светка тебя настраивает! Я же говорила, не надо было на ней жениться! Нашёл бы нормальную девушку, которая уважает старших!
Павел встал и подошёл к окну. Дождь усилился, превратившись в настоящий ливень. Где-то там, в своей новой даче, сидела его мать и возмущалась «неблагодарностью» сына. А здесь, на кухне, его жена — женщина, которая три года терпела унижения и молчала ради него.
— Мама, завтра не приходите.
— Что? Как это не приходить? Я уже продукты купила!
— Не приходите, — повторил Павел твёрже. — Нам нужно с Светой поговорить. Одним.
— Ах, вот как! — голос матери дрожал от гнева. — Значит, жёнушка важнее матери! Ну и живите тогда вдвоём! Посмотрим, как вы без меня справитесь!
Она бросила трубку. Павел постоял ещё немного у окна, потом пошёл на кухню. Светлана сидела за столом, обхватив руками чашку с остывшим чаем. Она подняла на него усталый взгляд.
— Ну что, позвонил маме? Она велела меня на место поставить?
— Я сказал ей завтра не приходить.
Светлана удивлённо подняла брови. За три года брака это был первый раз, когда муж отказал матери.
— И как она это восприняла?
— Обиделась. Сказала, что мы без неё не справимся.
— Без её постоянных требований денег? Думаю, справимся.
Они сидели молча. За окном бушевала непогода, а на кухне было тепло и тихо. Павел смотрел на жену и впервые за долгое время по-настоящему видел её. Усталые глаза с тёмными кругами, опущенные плечи, руки, нервно теребящие край чашки. Его Света, которая когда-то смеялась по любому поводу, превратилась в измученную женщину.
— Прости меня, — сказал он тихо. — Я был трусом. Боялся маму обидеть, а тебя обижал каждый день.
Светлана подняла на него глаза. В них блеснули слёзы.
— Знаешь, что самое страшное? Я начала ненавидеть тебя. Своего мужа, которого люблю. Ненавидеть за слабость, за молчание, за то, что ты всегда выбираешь её, а не меня.
Слёзы покатились по её щекам. Павел встал, обошёл стол и обнял жену. На этот раз она не отстранилась, уткнулась лицом ему в грудь и заплакала. Плакала долго, выплёскивая всю накопившуюся боль и обиду.
— Я верну деньги, — сказал Павел, гладя её по голове. — Заставлю маму вернуть хотя бы часть. Продаст дачу или ещё что-то придумаем. Но деньги верну.
— Дело не в деньгах, — всхлипнула Светлана. — Дело в том, что я не чувствую себя твоей семьёй. Будто я временная, а настоящая семья — это твоя мать.
Павел взял её лицо в ладони, заставил посмотреть на себя.
