— Андрюша, — Марина Петровна взяла сына за руку, — время лечит. Ты забудешь.
Он посмотрел на неё так, что она похолодела.
— Я не хочу забывать, мам. Я хочу вернуться к ней. К своей дочери. Потому что она МОЯ. Я помню каждый её вздох, когда она родилась. Помню, как держал её на руках впервые. Как она сделала первый шаг — ко мне. Как назвала меня папой. Какая разница, чья кровь течёт в её жилах? Она МОЯ дочь.
Он встал, прошёл к окну.
— А ты, мам, лишила меня её. Своим тестом. Своей одержимостью правдой. Я прожил три года в счастье, не зная этой правды. И мне было хорошо. А теперь я знаю правду — и я в аду.
Марина Петровна молчала. В горле стоял ком.
— Уйди, пожалуйста, — тихо сказал Андрей.
Она ушла. И не звонила ему больше. Ждала, когда он сам позвонит. Но недели шли, а телефон молчал.
Развод оформили быстро. Андрей не стал требовать раздела имущества, отказался от алиментов. Просто расписался в бумагах и ушёл.
Марина Петровна узнала об этом от общих знакомых. Позвонила сыну, но он сбросил звонок. Приехала к нему — дверь не открыли.
Она вернулась домой и долго сидела на кухне, в той же самой кухне, где два месяца назад раскрыла «страшную тайну». Перед глазами стояло лицо Машеньки — доверчивое, любящее. «Бабушка, бабушка!» — радостно кричала девочка, бежа к ней навстречу.
А теперь их больше нет в её жизни. Ни Машеньки, ни Кати, ни, по сути, Андрея. Её сын превратился в молчаливого призрака, который не отвечает на звонки и не открывает дверь родной матери.
«Я хотела защитить его», — думала Марина Петровна.
Но от кого она его защитила? От любящей жены, которая, да, совершила ошибку, но любила его? От дочери, которая каждый день спрашивала, где папа?
Прошло полгода. Марина Петровна случайно встретила Катю в супермаркете. Бывшая невестка постарела, осунулась. Машенька сидела в тележке, тихая, не такая весёлая, как раньше.
— Как вы? — спросила Марина Петровна, и голос предательски дрогнул.
Катя молча посмотрела на неё и прошла мимо. Машенька обернулась и с надеждой спросила:
У Марины Петровны подкосились ноги. Она стояла посреди торгового зала, а по щекам текли слёзы. Впервые за шестьдесят лет жизни она заплакала на людях.
Вечером она позвонила Андрею. В сотый раз. И в сотый раз он не ответил. Тогда она написала сообщение:
«Андрюша, прости меня. Я хотела как лучше. Я хотела защитить тебя. Но я поняла — я всё разрушила. Я отняла у тебя семью, у Машеньки — отца, у Кати — мужа. Я была неправа. Правда не всегда важнее счастья. Прости меня. Пожалуйста».
Ответа не было. Марина Петровна легла в постель и смотрела в потолок до утра. В голове прокручивались картины: семейные праздники, детский смех Машеньки, счастливые лица сына и невестки. Всё это теперь было в прошлом. Разрушено. Её руками.
Утром пришло короткое сообщение от Андрея:
«Мам, мне нужно время».
Это было первое его сообщение за полгода.
Марина Петровна не знала, простит ли её сын. Не знала, вернётся ли он к Кате и Машеньке. Но она точно знала одно: её одержимость правдой, её уверенность в собственной правоте и своём праве вмешиваться разрушили три жизни.
И теперь ей предстояло жить с этим знанием до конца своих дней.
