— Да ладно. Я заслужила. Глупая была. Любой ценой хотела заполучить Костю. Не стоил он того. Поздно. Ты благодарить меня должна, что с собой я сотворила это, а не с тобой. – Фаина опустила голову на грудь. — Я боюсь, — вдруг призналась она. По её бледным щекам текли слёзы. — Мне ведь ещё сорок четыре. Только бы жить. Даже родить ещё не поздно. Сама себя наказала. — Она то ли всхлипнула, то ли вздохнула.
— Что я могу для тебя сделать? – сквозь слёзы спросила Люба.
— Свечку в храме поставь за упокой моей грешной души.
— Вот вы где, Любовь Андреевна! — В холл влетел интерн Миша. – Вас все ищут. У Смирнова из седьмой палаты приступ.
Люба вскочила с дивана, остановилась на мгновение перед Фаиной.
— Пойдём, отведу тебя в палату.— Люба протянула к Фаине руку, но та с неожиданной для неё силой и проворностью оттолкнула руку.
— Сама справлюсь. Уходи, — сквозь зубы бросила Фаина.
По затылку Любы снова пробежали мурашки. В этот день не получилось больше увидеться с Фаиной. А утром следующего дня узнала, что ночью Фаина умерла.
Люба пошла на прощание, поехала на кладбище. Мать плакала, уткнувшись в плечо постаревшего, сгорбленного отца Фаины. Они не узнали Любу, да и не смотрели ни на кого. Проститься с Фаиной Раевской пришли ещё несколько человек, но Люба никого из них не знала. Она подумала найти могилу Кости, но начался мелкий дождик. Успеет. Не стала дожидаться, когда гроб опустят в могилу, ушла с кладбища.
У ворот стояло жёлтое такси.
— Довезёте до города? – Наклонилась к окну Люба.
— Садитесь. – Приветливо улыбнулся молодой водитель. – Хоронили кого-то или навещали могилу? – спросил он, когда Люба села на переднее сиденье рядом с ним.
Говорить не хотелось, и Люба промолчала, отвернулась к окну.
— А я вас узнал, Любовь Андреевна. – Люба удивлёно посмотрела на него. — Два месяца назад моя мама лежала в вашем отделении. Все уши мне прожужжала, какая вы хорошая доктор. Вы меня не помните?
— Нет. – Люба помотала головой.
— После похорон всегда накатывает чувство вины, грусти. Но человеку там хорошо. Избавился от проблем, болезни. Отмучился. А нам нужно продолжать жить. Что вы делаете сегодня вечером? – сменил он неожиданно тему.
— Ничего, — правду сказала Люба и спохватилась. – Дел всегда много.
— Вы предпочитаете реветь, страдать от угрызений совести, подогревая чувство вины, что могли бы чем-то помочь безвременно усопшему? Я предлагаю сходить в кино. Сто лет не был.
Люба сначала не обращала внимания на слова разговорчивого таксиста, а потом поняла, что он прав. Меньше всего ей сейчас хотелось думать о запоздалом раскаянии и признании Фаины.
— Вы правы. Я не хочу реветь и вспоминать. Я ничего не могу изменить. – Вздохнула Люба.
— Отлично. Я возьму билеты и подъеду за вами в районе семи. Идёт? Посигналю. У вас окна во двор выходят?
— Да, – легко согласилась Люба.
Она показала дом и подъезд.
— До вечера, Любовь Андреевна. Меня Сергеем зовут, — крикнул он, когда Люба вышла из машины.
— Просто Люба, — оглянувшись, ответила она.
Она не слышала, чтобы машина отъезжала, когда открывала дверь в подъезд. Он ждал, пока она не уйдёт. «Я не должна биться головой об стену. Я ни в чём не виновата», — думала она, поднимаясь по лестнице. Она, наконец, поняла, что отпустила Костю, Фаину и прошлое. – Нужно жить дальше», — повторила она про себя слова таксиста Сергея.
«Что может быть унизительнее для предавшего, чем сознание того, что предательством он не сумел как следует воспользоваться»
