— Ты хочешь сказать, что твоя жена купила себе сапоги за тридцать тысяч и даже не посоветовалась с тобой?! — Таисия Николаевна аж побледнела, держа телефон у уха. — Толя, ты что, совсем обмяк, что ли? Она тебе теперь не жена, а начальница какая-то!
— Мам, ну не начинай, — устало ответил сын. — Её деньги — пусть покупает, что хочет. Я же не спрашиваю, зачем ты опять шторы новые повесила, когда старые были нормальные.
— Вот ещё! Не сравнивай! Шторы — это в дом, для уюта, а сапоги — прихоть чистой воды. Да и вообще, с каких это пор у вас всё порознь? Я думала, у вас семья, а не бухгалтерия какая-то!
— Мам, я тебе объяснял уже тысячу раз: пока я не устроюсь, у нас всё на ней держится. Ну неудобно мне считать её деньги. Не мужское это дело.
— Ой, ну скажешь тоже! А что тогда мужское? На диване валяться, пока жена в офисе пашет? — вздохнула Таисия Николаевна, опускаясь на табуретку у окна. — Нет, Толя, я всё понимаю, времена тяжёлые, но женщина, если чувствует, что муж в яме, должна его, наоборот, подбодрить, а не ногой туда же толкать.
— Мам, не утрируй. Мы нормально живём. Просто она упрямая. Да и я не подарок.
— Ну хоть одно признал, — съязвила мать. — Только я тебе вот что скажу: если женщина слишком много себе позволяет, потом обратно её не вернёшь. Уж я по себе знаю. Твоя покойная бабка так с дедом и жила — он всё «пусть, мол, женщина порулит». Так и дорулила — без копейки в старости остался, всё на тётькины шмотки ушло.
Толик усмехнулся, но без веселья. Оксану он любил, да, но в последнее время между ними тянулась какая-то нитка, натянутая до звона. Любое слово — искра. Любой ужин — с претензиями.
Он ещё недавно радовался, что жена карьеру сделала: начальница отдела, зарплата приличная, даже премию выдали — почти сто тысяч. Но радость продержалась ровно до того момента, пока мать не спросила, поможет ли им Оксана с поездкой к родственникам в Тверь. Он, не подумав, пообещал. А теперь вот сидел и не знал, как выкрутиться.
Двор под окнами уже желтел листвой. Октябрь. В воздухе пахло печёными яблоками и мокрым железом. У соседей под балконом орал телевизор — какой-то политический ток-шоу. Таисия слушала сына и смотрела на тонкую полоску асфальта под окнами, где дети гнали мяч. Всё у них было наперекосяк — и у сына, и у неё.
Старик Пётр Степанович, муж её, молча читал газету в соседней комнате. Он давно понял: когда жена начинает разговор про «эту Оксану», лучше не встревать.
