Хорошо. Значит, он сделал свой выбор.
Я открыла редактор и начала составлять пост. Подробно, с доказательствами, с датами. Как Ольга воровала. Как она сливала информацию. Как она годами врала и манипулировала.
В конце добавила: «Вы хотели войны? Вы её получите.»
Перед отправкой на секунду задумалась. Это точка невозврата. Но назад дороги уже не было.
Я нажала «опубликовать».
Через пять минут телефон взорвался от уведомлений. Первым позвонил брат Димы — единственный адекватный человек в их семье.
— Ты совсем охренела? — кричал он. — Ты понимаешь, что теперь…
— Я понимаю, — спокойно перебила я. — Теперь ваша любимая Оленька получит по заслугам. Передай Диме — документы на развод жду к вечеру.
Я положила трубку, отключила телефон и пошла на кухню варить кофе.
Где-то там, в другом конце города, начался ад. Но мне было уже всё равно.
Война только начиналась.
Вечер. Я сидела на кухне у мамы, разглядывая узоры на старой клеенке, когда в дверь позвонили. Через глазок увидела Диму – он стоял, сгорбившись, без привычного галстука, с папкой в руках.
Открыла. Мы молча смотрели друг на друга. За эти три дня он постарел на десять лет – глубокие тени под глазами, небритые щеки.
— Заходи, – наконец сказала я.
Он шаркнул ногами, вытирая ботинки, хотя на улице было сухо. Эта привычная до абсурда деталь вдруг резанула по сердцу.
— Мамы нет? – спросил он, оглядываясь.
— В больнице у тети Люды. – Я указала на папку. – Это оно?
Он кивнул, положил документы на стол. «Расторжение брака» – гласила надпись. Я медленно провела пальцем по буквам.
— Подписать нужно здесь и здесь, – его голос был пустым, как коридор в ЖЭКе.
Я взяла ручку, но не подписывала, а вертела в пальцах.
Он резко поднял голову:
— Видел. И комменты под ним тоже. Теперь вся наша семья в дерьме, ты довольна?
Я откинулась на спинку стула:
— А когда твоя сестра травила меня – это нормально было? Когда твоя мать назвала меня шлюхой – это семейная традиция?
Дим кулаки сжались, но голос остался ровным:
— Ты могла просто уйти. Без этого… цирка.
Я вдруг рассмеялась. Смех получился горьким, как полынь.
— То есть я должна была молча стерпеть, да? Как терпела пять лет? Чтобы вы все дальше считали меня тряпкой?
Он ничего не ответил, только смотрел в окно, где зажигались вечерние огни.
— Дима, – я наклонилась вперед. – Скажи честно. Ты хоть раз любил меня? Не удобную жену, не домработницу, а именно меня?
Его веки дрогнули. Этот микроскопический жест сказал больше любых слов.
— Не надо этого, – пробормотал он. – Подпиши и давай закончим.
Я взяла ручку, вывела свое имя. Ровно, без дрожи. Вторую подпись поставила с особым удовольствием.
— Вот и все, – сказала он, забирая документы. – Через месяц будет заседание. Приходить не обязательно.
Я проводила его до двери. Он уже взялся за ручку, но вдруг обернулся:
— Почему ты не боролась? Хотя бы за нас…
Этот вопрос ударил неожиданно. Я посмотрела в его глаза – впервые за долгое время – и поняла: он искренне не понимал.
— Я боролась, Дима. Каждый день. Просто ты этого не замечал.
Он вышел, не попрощавшись. Я закрыла дверь, прислонилась к ней лбом. В груди была странная пустота – ни боли, ни злости, только усталость.
Телефон зажужжал в кармане. Сообщение от коллеги: «Ты в курсе, что Ольгу только что уволили? По слухам, еще и заявление в полицию подадут за кражу данных.»
Я не ответила. Выключила телефон, поставила чайник. За окном гас закат, окрашивая стены в багровые тона.
Через месяц я буду свободна. По-настоящему.
Чайник засвистел, но я не спешила его выключать. Пусть пошумит – в этой квартире стало слишком тихо.
Прошел ровно месяц. Утро начиналось как обычный будний день — кофе, новости, сборы на работу. Только сегодня вместо офиса мне нужно было в суд.
Я стояла перед зеркалом, поправляя воротник белой блузки. Никакого черного — не для них траур. Только белый, чистый, как новый лист.
— Ты готова? — мама заглянула в комнату, держа в руках ключи от машины.
— Да, — улыбнулась я. — Давно готова.
Мы ехали молча. Мама время от времени поглядывала на меня, но не спрашивала лишнего. Она знала — сегодня мне нужна была не поддержка, а просто ее присутствие.
Здание суда встретило нас серыми стенами и скучающими охранниками. В коридоре уже сидел Дима — один, без своей обычно шумной свиты. Увидев меня, он едва заметно кивнул.
— Привет, — сказал он тихо.
— Привет, — ответила я так же.
Больше мы не разговаривали.
Судья была женщиной лет пятидесяти, с усталыми глазами и быстрой речью. Брак расторгали без вопросов — без детей, без споров о разделе имущества. Все было решено заранее.
— Брак между гражданином Дмитрием Сергеевичем Соколовым и гражданкой Анной Михайловной Соколовой расторгнуть, — сухо произнесла судья, ударив молотком.
Вот и все. Пять лет жизни — и один удар молотка.
Мы вышли из зала вместе, но уже чужими людьми. В коридоре Дима задержался, будто хотел что-то сказать.
— Ну… удачи, — пробормотал он.
— И тебе, — кивнула я. — С Ольгой.
Его лицо дрогнуло, но он промолчал, развернулся и ушел.
Мама обняла меня за плечи.
— Нет, — улыбнулась я. — Сначала заедем в кафе. Хочу пирожное.
Вечером я зашла в соцсети впервые за месяц. Десятки сообщений, комментариев, упоминаний. Ольга пыталась оправдаться, но ее уже никто не слушал — слишком много правды всплыло наружу.
Я открыла чат с последним сообщением от него, месяц назад. Подумала секунду и набрала:
Заблокировала. Выключила телефон.
На столе лежал конверт — приглашение на новую работу в другом городе. Я взяла его в руки, улыбнулась и положила обратно.
Завтра будет новый день.
И впервые за долгое время — мой.
