Тот вечер должен был быть тихим. Я задержалась на работе, смертельно устала, мечтала только о горячем душе и крахмальных простынях. В подъезде пахло привычной смесью чистящего средства и чьей-то жареной курицы. Вставив ключ в замочную скважину, я услышала за дверью громкие, чужие голоса. Сердце неприятно екнуло. Дима должен был быть один.
Я толкнула дверь, и картина, открывшаяся мне, на секунду заставила подумать, что я ошиблась этажом.
В прихожей, словно вынырнувшие из кошмара, толпились люди. Моя свекровь, Людмила Петровна, в своем неизменном кашемировом пальто, восседала на табуретке, как королева на троне. Рядом, прислонившись к шкафу, стоял ее младший сын Игорь, мой деверь, с самодовольной ухмылкой на круглом лице. Его жена Катя уже успела снять куртку и разгуливала по гостиной, разглядывая интерьер оценивающим взглядом. А по полу, как сардины в коробке, сидели их двое детей, увлеченные планшетом.
И самое главное — в угоду, загораживая проход, стояли три огромных, потрепанных чемодана.
Воздух выветрился из моих легких. Я замерла на пороге, не в силах сделать шаг.
Дима выскочил из гостиной, его лицо было бледным, а глаза бегали, не находя точки для остановки.
— Рита, дорогая, ты уже здесь… — он начал неестественно бодро, пытаясь взять меня за локоть.
— Что это? — выдохнула я, не двигаясь с места. Мой вопрос повис в воздухе, тяжелый и звенящий.
Людмила Петровна поднялась с табуретки, ее лицо расплылось в сладкой, ядовитой улыбке.
— Рита, наконец-то! Мы тебя заждались. Решили не тревожить, знаем, ты на работе пропадаешь. А нам надо обсудить одно семейное дело.
— Какое дело? — голос мой окреп, но внутри все дрожало.
— Ну, мы тут с ребятами решили нашу старую двушку продать, — начала она, как будто сообщала о прогнозе погоды. — Рынок сейчас хороший, надо ловить момент. А на вырученные деньги присмотрим что-то новенькое, побольше. Но пока будем выбирать, поживем у вас. Места тут много, всех вместим. Недели две, максимум месяц.
Я перевела взгляд на Диму. Он смотрел куда-то мне за плечо, в пол, и молчал. Его молчание было красноречивее любых слов. Он знал. Он знал и впустил их.
В этот момент Игорь грузно перевалился с ноги на ногу.
— Да чего тут объяснять-то, все свои. Мам, дай я хоть чемоданы вглубь подвину, а то в прихожей стоять неудобно.
Он потянулся к ручке самого большого чемодана.
И тут во мне что-то щелкнуло. Усталость, ярость, чувство абсолютного нарушения моих границ — все это слилось в один четкий, холодный импульс. Это был мой дом. Моя крепость. Купленная на мои деньги, на мои бессонные ночи и переработанные выходные.
— Стоять! — мой голос прозвучал резко и металлически, заставив Игоря замереть в нелепой позе. — Ничего никуда двигать не надо.
В квартире повисла гробовая тишина. Даже дети оторвались от планшета. Все взгляды уперлись в меня.
Людмила Петровна попыталась взять ситуацию в свои руки, на ее лице появилась маска обиды.
— Рита, что за тон? Мы же родственники. Мы приехали по-хорошему.
— По-хорошему? — рассмеялась я сухо и безрадостно. — Без одного звонка? Без предупреждения? С чемоданами? Это называется самовольное вторжение.
Я сделала шаг вперед, посмотрела прямо на нее, а потом обвела взглядом всех — Игоря, Катю, и наконец, остановилась на Диме.
— Квартиру я покупала на свои деньги, так что извините, но вы здесь жить не будете. Ни две недели, ни два дня. Никто.
Тишина после моих слов была оглушительной. Она длилась, может быть, секунды, но ощущалась как вечность. Я видела, как лицо Людмилы Петровны из маски обиды медленно превращалось в маску неподдельной, чистейшей ярости. Ее глаза сузились до щелочек, губы побелели.
— Что?! — прошипела она, и ее голос дрожал. — Как ты со мной разговариваешь? Я в этой семье больше тебя! Дмитрий! Ты слышишь, что твоя жена творит? Твоей матери отказывают в крове!
Дима, будто очнувшись от удара током, засуетился. Он метнулся ко мне, пытаясь заслонить меня от взгляда своей матери, но это было жалко и беспомощно.
— Рита, ну что ты… Мама, успокойся, все можно решить… — он бормотал, хватая меня за руку. Его ладонь была холодной и влажной.
— Убери руку, Дмитрий, — я тихо, но очень четко сказала ему, не отводя взгляда от свекрови.
Игорь наконец пошевелился. Он с презрением фыркнул.
— Да что с ней разговаривать? Вымоталась на своей работе, вот и истерит. Места тут на всех хватит. Дима, веди чемоданы в комнату, чего этот цирк стоит.
Он снова потянулся к чемодану.
— Ты тронешь эту ручку, я сразу вызову полицию, — сказала я абсолютно ровным, ледяным тоном. — Это частная собственность. Незаконное проникновение. Вам разъяснить ваши права или сразу вызвать?
Игорь замер. Слова «полиция» подействовали на него магически. Он отдернул руку, как от огня.
Катя, до этого молчавшая, вдруг включилась в истерику свекрови.
— Да что ж это такое! Детей на улице оставить? Мы устали с дороги, малыши голодные! Мы родственники, а ты ведешь себя как последняя эгоистка!
— Катя, — обернулась я к ней, — если дети голодные, внизу у подъезда круглосуточный магазин. Идите, купите им поесть. Но вы не заносите сюда ничего. И не садитесь за мой стол.
Людмила Петровна, видя, что давление не срабатывает, резко сменила тактику. Она сделала вид, что ее вот-вот хватит удар. Она пошатнулась и схватилась за сердце.
— Ой, мне плохо… Дмитрий, поддержи… У меня давление… Из-за таких стрессов… Ты хочешь материнской смерти?
Дима, как и было запрограммировано с детства, бросился к ней.
— Мама, мамочка, садись, я тебе воды принесу… Рита, ну что ты делаешь! Видишь, человеку плохо!
В этот момент я поняла всю глубину его предательства. Он не был на моей стороне. Он никогда не будет на моей стороне в этой войне. Он был мамин солдатик, который просто временно жил у меня.
— Хорошо, — сказала я тихо. Все снова на меня посмотрели. — Хорошо. Раз человеку стало плохо, нужно вызывать скорую. Сейчас позвоню.
Я достала телефон. Это был блеф, но блеф идеально рассчитанный. Истерика у Людмилы Петровны прошла мгновенно.
— Не надо скорую! — почти крикнула она. — Я сейчас отлежусь, и все пройдет. Просто дайте мне прийти в себя!
— Тогда прошу всех пройти в гостиную и не трогать ничего без спроса, — сказала я, открывая дверь в зал. — Мы сейчас все обсудим.
Они, словно стадо, повалили в гостиную. Дети, Катя, Игорь, поддерживающий «больную» Людмилу Петровну. Дима потянулся было включить свет, но я остановила его жестом.
— Дмитрий, со мной. На кухню. Сейчас.
Он поплелся за мной, сгорбившись, как провинившийся школьник. Я закрыла за собой дверь, отсекая нас от их ушей, но напряжение витало в воздухе плотной пеленой.
Я обернулась к нему, прислонившись спиной к холодильнику. Руки тряслись, и я сжала их в кулаки, чтобы скрыть дрожь.
— Они жить не будут. Ни одного дня. Это не обсуждается. Ты либо сейчас идешь и говоришь им, чтобы они немедленно убирались отсюда, либо…
— Рита, ты чего вообще несешь? — он попытался перейти в наступление, но это было жалко. — Это моя мать! Мой брат! Они в трудной ситуации! Мы должны помочь!
— Мы? — я рассмеялась горько. — Это я должна? В моей квартире? Ты хоть слово вставил, когда они продавали свою квартиру? Ты знал, что они приедут?
Он опустил глаза. Этот молчаливый кивок был хуже любой брани.
— Ты знал… — выдохнула я, и внутри все оборвалось. — Ты знал и молчал. Ты подвел меня. Ты впустил их в наш дом, даже не спросив меня.
— Я боялся тебе говорить! Я знал, что ты так отреагируешь! — оправдывался он. — Они же не навсегда! Месяц, ну два… Мы же справимся…
— Они не уедут через месяц, Дмитрий! Ты что, слепой? Они уже здесь хозяйничают! Они уже распаковали чемоданы в своей голове! Они отсюда не уйдут никогда, если мы их не выгоним!
— Это семья! — уперся он, и в его глазах читался животный, детский страх перед матерью. — Не могу я им так вот взять и сказать! Это же неуважение!
Я посмотрела на этого взрослого, сильного с виду мужчину и увидела маленького, перепуганного мальчика. И в этот момент я поняла, что он — самая большая проблема.
Я оттолкнулась от холодильника и подошла к нему вплотную. Говорила тихо, чтобы не слышали в зале, но каждое слово было отточенным лезвием.
— Хорошо. Тогда выбирай. Или они уезжают. Или уезжаешь ты вместе с ними. Прямо сейчас.
Тишина на кухне после моих слов была густой и звенящей. Дмитрий смотрел на меня, не мигая, будто не понимая смысла произнесенных слов. Его лицо медленно заливалось краской — от бледности к густому багрянцу обиды и гнева.
— Ты что, совсем с ума сошла? Выгонять меня? Из моей же квартиры? — он прошипел, сделав шаг ко мне.
— Из моей квартиры, Дмитрий, — поправила я его, не отступая ни на сантиметр. — Ты прекрасно знаешь, кто ее купил и на чьи деньги. Твоя прописка здесь — это просто запись в паспорте, а не право собственности. И уж тем более не право селить здесь кого попало без моего согласия.
— Мы муж и жена! Это наш общий дом! — он уже почти кричал, но я тут же опустила его жестом.
— Тише. Не хочу, чтобы твоя мамочка услышала, как ее мальчик плачет. И нет, это не наш общий дом. Это мой дом, купленный до брака. И сейчас он превратился в оккупированную территорию благодаря тебе.
Я видела, как в его глазах боролись злость и растерянность. Он привык, что я уступаю, что я ищу компромиссы. Но сегодня компромиссов не было.
— И что ты собираешься делать? — с вызовом спросил он, скрестив руки на груди. — Вызвать полицию? Ну вызови! Посмотрим, что они скажут, когда увидят пожилую женщину и маленьких детей!
— Они скажут ровно то, что я им скажу. А скажу я, что в мою квартиру без моего разрешения проникли посторонние лица и отказываются ее покидать. И что я чувствую себя в опасности.
— Они не посторонние! Это моя семья!
— Для меня — посторонние. И для закона — тоже.
Я обошла его, прошла в спальню и захватила сумочку и ключи от машины.
