Ко мне подошла Катя. Она стояла с таким невинным выражением лица, что мне стало физически плохо. —Ой, Рита, извини, я случайно твой планшет взяла, мне фото детям показать нужно было… — она сделала паузу, глядя на мое лицо. — Что-то не так?
— Убери этот пост, — сказала я тихо, сжимая кулаки. — Убери сейчас же.
— Какой пост? — она сделала круглые глаза. — А, это? Да я просто поделилась с друзьями, как нам тут тяжело. Это же правда. Или тебе есть что скрывать?
В этот момент из гостиной вышла Людмила Петровна. В руках она держала телефон. —Дмитрий, сынок, с тобой тетя Люда хочет поговорить. Очень беспокоится о нас.
Она включила громкую связь. Из телефона раздался визгливый голос: —Димочка, что у вас там творится?! Катя написала, что ваша жена вас на улицу вышвыривает! Детей малолетних! Да я ее в суд затащу! Как ты мог допустить такое? Ты мужик или нет?
Дмитрий, бледный как полотно, пытался что-то вставить, но тетя Люда не умолкала. Это был лишь первый звонок. Потом позвонил дядя, потом какой-то cousin… Идея была ясна: оказать на нас максимальное давление через родню, через общественное мнение, через чувство вины.
Я не стала ничего доказывать. Я молча развернулась, прошла в спальню и захлопнула дверь. Дрожащими руками я взяла свой телефон и сфотографировала экран планшета с постом Кати. Это было доказательство клеветы.
А потом я позвонила в диспетчерскую службы участковых. —Здравствуйте. Я хочу сообщить о нарушении общественного порядка. Мои гости, которые отказались покинуть мою квартиру, устроили скандал, мешают отдыху соседей и распространяют заведомо ложную информацию в интернете. Да, я готова написать заявление.
Я говорила громко и четко, чтобы за дверью слышали.
Эффект был мгновенным. Крики и плач стихли. Через минуту в дверь снова постучал Дмитрий. Его голос был уже не гневным, а испуганным. —Рита, что ты делаешь? Ты что, правда участкового вызвала? Опозорить нас на весь район?
— Нет, — спокойно ответила я. — Я защищаю свою честь и свой дом от клеветников и оккупантов. А позорите вы себя сами.
Я услышала, как он отошел от двери и зашипел что-то своим родственникам. —Вы совсем обнаглели! Уберите этот ваш пост! Вы что, правда хотите, чтобы здесь мусора с сиренами приехали?
Послышались возмущенные голоса, но через пару минут Катя нехотя пробормотала: —Ладно, удалила. С ума сошла, малейшего внимания не переносит…
Я не реагировала. Я стояла за дверью и понимала, что они боятся. Боятся закона, боятся огласки, боятся реальных последствий. Их сила была лишь в наглости и в манипуляциях. А когда я начала играть по своим правилам, их карточный домик начал рушиться.
Но я тоже поняла кое-что важное. Эта война уже шла не только за квадратные метры. Она шла за моего мужа, за мое будущее, за право называть этот дом своим. И они не остановятся. Значит, и я не могу.
Ночь прошла в напряженной тишине, будто дом затаил дыхание перед бурей. Я не сомкнула глаз, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Они не шумели, не пытались больше говорить со мной. Эта тишина была страшнее любого скандала.
Утром я надела свой самый строгий костюм — темно-синий, с острыми плечиками, свой «доспех» для важных переговоров. Навела безупречный макияж, скрывающий следы бессонницы. Я должна была выглядеть несокрушимо.
Выходя из спальни, я застала картину быта, от которой свело желудок. Они разложили на моем диване свои одеяла и подушки. На журнальном столе стояли их кружки с недопитым чаем. В воздухе витал запах чужих духов и детской присыпки. Они уже здесь жили.
В кухне столкнулась с Дмитрием. Он мыл посуду. Спина у него была напряжена, движения резкие. Он чувствовал мое присутствие, но не обернулся.
— Доброе утро, — сказала я нейтрально.
Он промолчал, лишь сильнее заскреб тарелку губкой.
Людмила Петровна вышла из гостевой комнаты, которую они самовольно заняли. Она тоже была при полном параде — в своем лучшем платье, с напускной скорбью на лице.
— Рита, нам нужно серьезно поговорить. По-семейному, без криков, — начала она, садясь на стул с видом королевы, милостиво согласившейся на переговоры.
Игорь и Катя вынырнули из-за ее спины, как верные оруженосцы. Дети копошились под столом.
— Говорите, — я осталась стоять, прислонившись к косяку.
— Мы понимаем, ты устала, ты не ожидала нас. Мы, может, немного напугали тебя своим приездом, — она говорила медовым голосом, но глаза были холодными. — Но нельзя же быть такой жестокой. Мы семья. Мы готовы забыть все, что было вчера. Давайте начнем с чистого листа. Мы остаемся. На месяц. Поможем вам по хозяйству, с детьми посидим… А ты остынешь и поймешь, что все это — просто недоразумение.
Она произнесла это с такой непоколебимой уверенностью, будто предлагала мне невероятную милость. Будто это я должна была пасть перед ней на колени и благодарить.
Я медленно выпрямилась и посмотрела на Дмитрия. —Ты тоже так считаешь? Что это недоразумение и они остаются?
Он, наконец, обернулся. Лицо его было искажено внутренней борьбой. —Рита, ну что я могу сделать? Выгонить их на улицу? Они же не виноваты, что…
— Перестань, — я прервала его тихим, но таким ледяным тоном, что он замолчал. — Ты уже все сделал. Ты их впустил. Теперь слушай меня.
Я обвела взглядом всех: свекровь, деверя, его жену, и наконец, остановилась на муже.
— Сегодня же, до вечера, вы собираете свои вещи и уезжаете. Все. Я не обсуждаю. Это не предложение, это ультиматум.
Людмила Петровна ахнула, делая вид, что ей нанесли смертельную обиду. —Как ты смеешь так со мной разговаривать! Я мать твоего мужа!
— А я — хозяйка этой квартиры. И я говорю: хватит.
— Мы не уедем! — взревел Игорь, ударив кулаком по столу. Дети испуганно притихли. — Ты кто такая, чтобы нам указывать? Дима, скажи ей!
Все взгляды устремились на Дмитрия. Он стоял, зажатый между мной и своей семьей, белый, с трясущимися руками.
— Рита… Мама… Прекратите… — он бессмысленно бормотал.
— Нет, Дмитрий, — мои слова резали воздух, как лезвие. — Ты прекрати. Ты прямо сейчас делаешь выбор. Или они уезжают. Или уезжаешь ты вместе с ними.
В комнате повисла мертвая тишина. Даже дети не шевелились.
— Ты… ты меня выгоняешь? — он смотрел на меня с недоверием, смешанным с ужасом.
— Я даю тебе выбор. Остаться со мной в нашем доме или уйти с ними. Третьего не дано.
Людмила Петровна вдруг начала всхлипывать. —Сыночек, она же тебя на улицу выкинет! Она сумасшедшая! Ты же не оставишь мать?
Дмитрий метнулся взглядом от моих холодных глаз к заплаканному лицу матери, к злобной физиономии брата. Я видела, как его разрывает на части. Вся его жизнь, все его установки рушились в один миг.
И в этот миг он сделал свой выбор.
— Я… я не могу их выгнать… — он прошептал, опуская голову. — Они моя семья…
Что-то во мне оборвалось. Окончательно и бесповоротно. Вся боль, вся ярость, вся обида ушли, оставив после себя лишь пустоту и ледяное спокойствие.
— Понятно, — сказала я без тени эмоций. — Тогда собирай вещи.
Я прошла мимо него в спальню. Он, ошеломленный, поплелся за мной. —Что?
Я не ответила. Я взяла с верхней полки шкафа его большую спортивную сумку, расстегнула ее и положила на кровать. Затем открыла ящик с его бельем и стала аккуратно, не глядя на него, складывать туда майки, носки, боксеры.
— Рита, что ты делаешь? Прекрати! — он пытался остановить мою руку, но я ее отдернула.
— Ты сделал свой выбор. Я уважаю его. Теперь уважай мой.
Я прошла в ванную, собрала его зубную щетку, бритву, лосьон после бритья. Сложила в пакет и положила в сумку. Потом вернулась в комнату и стала вешать на плечики его костюмы, аккуратно складывая их в сумку.
Он стоял посреди комнаты и смотрел, как его жизнь, его вещи, его привычный мир упаковываются в одну большую черную сумку. Он не верил в происходящее.
— Ты… ты серьезно? — его голос сорвался на шепот.
Я застегнула молнию на переполненной сумке и сняла ее с кровати. Она была тяжелой. Я потащила ее к двери в прихожую. Он машинально пошел за мной.
В гостиной все замерли, наблюдая за этой сюрреалистичной картиной. Людмила Петровна перестала плакать, ее глаза округлились от изумления.
Я открыла входную дверь и выставила сумку за порог, в подъезд. Потом обернулась к Дмитрию.
— Все. Ты свободен. Можешь идти к своей семье.
Я посмотрела на его бледное, потерянное лицо, на его глаза, полкие страха и непонимания. И закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел, ставя точку в нашей прежней жизни.
Звук щелчка замка отрезал меня от прежней жизни. Я стояла, прислонившись лбом к прохладной поверхности двери, и не могла пошевелиться. Из-за спины доносились шорохи, сдавленное дыхание — они все еще были здесь, затаились, ожидая, что будет дальше.
Но я не оборачивалась. Мне нужно было несколько секунд, чтобы просто дышать. Чтобы осознать, что я только что сделала. Я выставила за дверь собственного мужа. Сердце колотилось где-то в горле, руки дрожали, но внутри, в самой глубине, было странное, пугающее спокойствие. Решение было принято. Точка невозврата пройдена.
Первой нарушила тишину Людмила Петровна. Ее голос прозвучал неестественно громко, с фальшивой дрожью: —Доченька… Рита… Что ж ты наделала-то? Он же сейчас вернется, ты же не всерьез? Это же мой мальчик, он не переживет такого унижения!
Я медленно обернулась. Они втроем смотрели на меня — она с напускным ужасом, Игорь с ненавистью, Катя со страхом.
— Он уже вернулся, — тихо сказала я. — К вам. К своей настоящей семье. Ваша победа. Наслаждайтесь.
Я прошла мимо них, не глядя, в спальню и снова закрыла дверь. На этот раз я не стала запирать ее на ключ. Что было толку? Стены уже рухнули.
