— Мама переезжает к нам. В эту комнату.
Юлия застыла с тарелкой в руках, которую собиралась убрать в кухонный шкаф. Она медленно повернулась к мужу, стоявшему в дверях второй комнаты. Её пальцы судорожно сжали грубый фаянс.
— Я сказал, что моя мама, Людмила Васильевна, будет жить здесь. В этой комнате, — Дмитрий повторил фразу четко, как отличник у доски, словно не сомневался в ее абсолютной ясности и логичности.
Юлия поставила тарелку на стол, иначе бы уронила. В ушах зазвенела тишина, странная и густая, после грохота переезда.
— Дима, мы что, об этом говорили? Я что-то не припоминаю такого разговора.
— Ну, я же говорил, что у Ольги ей тесно, — он сделал шаг в коридор, его лицо, обычно такое мягкое, сейчас казалось вырезанным из дерева. — Сестра беременна вторым, в их однушке уже не продохнуть. Я пообещал, что как только мы обустроимся, мама будет с нами. Вот мы и обустроились.
«Обустроились». Слово повисло в воздухе, такое уютное и домашнее, что от него тошнило. Юлия обвела взглядом прихожую, заваленную коробками, заглянула в проем гостиной, где у стены прислонился их с Дмитрием старый, купленный по объявлению диван. Ее взгляд скользнул мимо мужа и уперся в дверь второй, светлой, пустующей комнаты. Её комнаты. Комнаты, которая должна была стать кабинетом, местом, где она будет заниматься с учениками, где будет стоять ее письменный стол и книжные полки до потолка.
— Ты пообещал, — прошептала она. — Ты. А я здесь при чем?
— Юль, мы же семья! — Дмитрий развел руками, и в этом жесте читалось искреннее недоумение. — Моя мама — это моя семья. А значит, и твоя. Ей негде жить. Здесь — есть где. Две комнаты. В чем проблема-то?
«Проблема». Это слово сорвалось с ее губ с тихим шипением.
— Проблема, Дмитрий, в том, что эту квартиру я купила. Я. Три года своей жизни. Ты понимаешь? Три года я не покупала себе нормальную одежду, не ездила отдыхать, не ходила в кино, пахала на двух работах! Школа, потом репетиторы до ночи! Я копила каждую копейку! И вот, наконец, у меня есть мое жилье. Мое! И ты без моего согласия, даже не спросив, решаешь, кто будет здесь жить?
Лицо Дмитрия изменилось. Мягкие черты заострились, в глазах вспыхнул холодный огонь.
— Ах, вот оно что! «Я, я, я!» Твоя, твое, на тебе! Мы, выходит, не семья? Мы кто? Соседи по съемной квартире, что ли? Я твой муж! И я имею право голоса в этом доме!
— В моем доме твое право голоса заканчивается ровно там, где начинается мое право на спокойную жизнь! — голос Юлии сорвался, предательски задрожал. Она сглотнула ком в горле. — Твоя мама прекрасно живет у Ольги! Да, тесно, но живет! Почему она не может снять комнату? Почему ты не можешь ей помочь деньгами? Почему обязательно надо впихивать ее сюда, в мою квартиру, в мой только что законченный ремонт?
— Потому что я так решил! — прорычал Дмитрий, сделав шаг к ней. Он казался вдруг больше, массивнее, загораживая собой свет из гостиной. — Потому что я не брошу свою мать! И ты, как моя жена, должна это принять и поддержать! А ты ведешь себя как последняя эгоистка!
От этого слова — «эгоистка» — в Юлии что-то оборвалось. Три года лишений, бесконечной усталости, тотальной экономии на всем — и вот итог. Она — эгоистка.
