— Она не изменится, да? Никогда не примет тебя, не примет наши правила.
— Нет, — честно ответила Катя. — Не примет.
Катя помолчала, потом решилась:
— Ты знаешь, я навела справки. Павел, оказывается, снимает огромный офис для своего «бизнеса». Четыре комнаты. В двух он работает, две пустуют. Вполне можно оборудовать там жилое помещение.
Андрей поднял на неё удивлённые глаза.
— Я предлагаю дать Тамаре Павловне выбор. Либо она живёт здесь по нашим правилам, либо переезжает к Павлу. В конце концов, она отдала ему все деньги. Пусть он теперь и заботится.
Выходные прошли в гнетущей тишине. Тамара Павловна выходила из комнаты только в туалет и на кухню — схватить что-нибудь из холодильника. С Катей она не разговаривала вообще, на Андрея смотрела как на предателя. Подруг она, конечно, не позвала — не могла же она признаться им, что невестка установила в доме диктатуру, а сын её поддержал.
В воскресенье вечером Андрей постучал в дверь материнской комнаты. Тамара Павловна сидела на кровати в окружении фотоальбомов — смотрела снимки, где Андрей был маленьким, где она была молодой, где они были счастливой семьёй.
— Мам, нам нужно поговорить.
— О чём говорить? — её голос был усталым и горьким. — Ты уже всё решил. Выбрал её.
— Я выбрал свою семью, мам. Но ты тоже моя семья. Просто… просто нам нужно научиться уважать границы друг друга.
Тамара Павловна усмехнулась.
— Границы? Это она тебя научила таким словам? Раньше ты был другим. Добрым, послушным…
— Удобным, — закончил за неё Андрей. — Я был удобным, мам. Делал всё, что ты говорила. Но мне тридцать два года. У меня своя жизнь, своя семья. И я хочу, чтобы ты это приняла.
Андрей глубоко вздохнул.
— Тогда я предложу тебе переехать к Павлу. У него большой офис, можно оборудовать жилые комнаты. Ты же вложила в его бизнес все свои деньги — справедливо, если он обеспечит тебе жильё.
Тамара Павловна вскинулась.
— Ты меня выгоняешь?!
— Нет. Я даю тебе выбор. Жить здесь по нашим правилам или жить у Павла по твоим. Решать тебе.
Он вышел, оставив мать одну. Тамара Павловна сидела в окружении старых фотографий и плакала. Плакала от обиды, от злости, от понимания, что её привычный мир рухнул. Мир, где она была главной, где её слово было законом, где сын принадлежал только ей.
Утром понедельника она вышла на кухню с чемоданом. Катя и Андрей завтракали. Увидев мать с вещами, Андрей встал.
— Я поеду к Павлу, — сказала она, не глядя на них. — Он хотя бы ценит то, что я для него сделала.
Катя молчала. Она победила, но радости не чувствовала. Только усталость и лёгкую грусть от того, что всё закончилось именно так.
Андрей вызвал такси, помог матери донести чемоданы. На прощание Тамара Павловна сказала:
— Когда она тебя бросит, не приходи ко мне плакаться. Ты сделал свой выбор.
— Да, мам. Я сделал свой выбор, — спокойно ответил Андрей.
Такси уехало. Андрей поднялся в квартиру, где его ждала жена. Она стояла у окна, наблюдая, как машина с его матерью сворачивает за угол.
— Жалеешь? — спросила она.
— Нет. Грустно, но не жалею. Она никогда бы не приняла тебя, не приняла бы нашу семью как отдельную единицу. Для неё я навсегда остался бы маленьким мальчиком, которым можно управлять.
— Знаешь, может, когда-нибудь… через время… она поймёт.
— Может быть, — согласился Андрей без особой надежды.
Они стояли у окна, обнявшись, глядя на утренний город. Их квартира казалась огромной и пустой без постоянного присутствия Тамары Павловны, без её громкого голоса, без вечного напряжения. Это была хорошая пустота. Пустота, которую можно было заполнить своей жизнью, своим счастьем, своим будущим.
Через месяц Павел позвонил Андрею и долго жаловался, что мать превратила его офис в проходной двор, постоянно вмешивается в дела, распугивает клиентов своими советами. Андрей выслушал, сочувственно хмыкнул и сказал, что Павлу придётся самому решать эту проблему. В конце концов, он получил все мамины деньги — пусть теперь и отрабатывает.
А ещё через месяц Катя узнала, что беременна. Когда она сообщила об этом Андрею, он заплакал от счастья. Они решили, что расскажут Тамаре Павловне о внуке только после рождения. И установят чёткие правила встреч — раз в неделю, в общественном месте, на два часа. Потому что границы — это не жестокость. Это способ сохранить отношения, не разрушив при этом себя.
История их семьи не закончилась уходом Тамары Павловны. Она только началась. Началась с чистого листа, на котором они могли написать свои правила, свои традиции, свою жизнь. И пусть свекровь считала это предательством — они знали, что это было спасением. Спасением их любви, их семьи, их будущего.
