Когда Екатерина вошла в квартиру с пакетами продуктов, она сразу поняла — что-то не так. Тишина была слишком густой, слишком напряжённой. Такая бывает перед грозой, когда воздух наэлектризован и птицы замолкают. Она поставила сумки на пол в прихожей и прислушалась.
Из гостиной доносился приглушённый разговор. Два голоса — один знакомый до боли, голос её мужа Павла, второй — тоже родной, но сейчас звучащий как-то особенно мягко, обволакивающе. Голос её свекрови, Нины Петровны.
Катя замерла. Они не знали, что она уже дома. Она вернулась раньше, чем планировала — встреча с подругой отменилась в последний момент. И теперь она невольно стала свидетелем разговора, который явно не предназначался для её ушей.
— Паша, ты же понимаешь, что это единственный выход, — говорила Нина Петровна, и в её голосе звучала такая материнская забота, что даже Катя, стоящая в прихожей, почувствовала укол совести. — Квартира слишком маленькая для вас двоих. А тем более, если вы планируете детей. Надо расширяться.
— Мам, я знаю. Но Катя…
— Катя что? — перебила его Нина Петровна, и тон её стал чуть жёстче. — Катя молодая, здоровая женщина. Она работает, зарабатывает. Неужели она не может вложиться в будущее вашей семьи? Или для неё семья — пустой звук?
Екатерина сжала руки в кулаки. Сердце заколотилось так сильно, что она боялась — они услышат его стук даже через стену.
— Это не так, мам. Просто она уже помогла твоему брату с лечением, потом сестре на операцию отдала деньги, которые мы копили на отпуск. Она устала, понимаешь? И я её понимаю.
Голос Павла звучал неуверенно, виновато. Он защищал её, но делал это так, словно извинялся за саму необходимость этой защиты. — Устала? — в голосе Нины Петровны прозвучало откровенное презрение. — Боже, какое нежное создание! А я вот всю жизнь на двух работах пахала, тебя одна растила, и ни разу не жаловалась на усталость. Это называется семья, Паша. Семья — это когда все друг другу помогают. А не когда каждый думает только о себе.
Катя услышала, как её муж тяжело вздохнул. Она представила, как он сидит сейчас, сгорбившись, опустив голову, и его мать нависает над ним, как коршун над добычей.
— Ты прав, мам. Я с ней поговорю. Только давай не сегодня, хорошо? У неё сегодня был тяжёлый день.
— У неё каждый день тяжёлый, — фыркнула Нина Петровна. — Ладно, поговоришь завтра. Но, Паша, учти — время идёт. Квартиру эту продают уже месяц. Хорошие варианты быстро разбирают. А она идеальна для вас — рядом с моим домом, три комнаты, ремонт свежий. И цена хорошая, если Катя добавит свои сбережения. Всего-то сто пятьдесят тысяч не хватает.
Всего-то. Сто пятьдесят тысяч. Те самые деньги, которые Екатерина копила три года. Откладывая с каждой зарплаты, отказывая себе в новой одежде, в походах в кафе с подругами, в маленьких радостях. Эти деньги были её подушкой безопасности, её спокойствием, её возможностью дышать свободно.
И теперь её муж и его мать спокойно обсуждали, как эти деньги потратить.
Катя развернулась и тихо, на цыпочках, вышла из квартиры. Она прикрыла дверь, потом открыла её снова, на этот раз громко, с шумом.
— Паш, я дома! — крикнула она нарочито бодро, хотя внутри всё дрожало.
