— От нас? — переспросила Катя. Что-то внутри неё щёлкнуло, как выключатель. — Вы не моя семья, Нина Петровна. Вы — семья моего мужа.
Повисла тишина. Такая густая, что можно было резать ножом. Нина Петровна побледнела, потом покраснела. Её рот открылся и закрылся, как у рыбы, выброшенной на берег.
— Как ты смеешь?! — наконец выдохнула она. — Как ты смеешь мне такое говорить?! Я для тебя что делала? Я тебя в семью приняла, как родную! Я помогала вам, когда вы только поженились, посуду дарила, бельё! Я для Паши всю жизнь посвятила, одна его растила, в институт отправила! И теперь, когда я прошу о маленькой помощи для моего сына — для твоего мужа! — ты мне заявляешь, что я тебе чужая?!
Она говорила быстро, захлёбываясь словами, её лицо исказилось от ярости и обиды. Но Катя больше не чувствовала вины. Она смотрела на свекровь и видела её насквозь — манипуляции, давление, игру на чувствах.
— Вы помогали нам посудой, — медленно проговорила Екатерина. — Которую выбросили через год, потому что она была старой и битой. Вы дарили нам бельё — своё старое бельё, которое вам самой было не нужно. А потом попросили денег на лечение вашего брата. Потом на операцию вашей сестре. Потом на ремонт вашей квартиры. Я отдала вам за два года больше трёхсот тысяч, Нина Петровна. И ни разу не услышала спасибо. Только новые просьбы.
— Врёшь! — выкрикнула свекровь. — Ты всё врёшь! Паша, скажи ей!
Но Павел молчал. Он сидел, сгорбившись, и его лицо было серым.
Катя встала из-за стола. Она чувствовала странное спокойствие, словно сбросила тяжёлый груз.
— Я не буду отдавать свои деньги на квартиру, которую выбрали вы, — сказала она ровно. — Это мои деньги. И я сама решу, на что их потратить.
— Ах, так? — Нина Петровна тоже вскочила. Она была выше Кати, массивнее, и сейчас нависала над ней, как туча. — Значит, ты отказываешь моему сыну в нормальном жилье? Значит, ты готова, чтобы он жил в этой конурке, только бы твои денежки в кубышке лежали?
— Нина Петровна, хватит, — это был голос Павла. Тихий, но твёрдый. Он наконец поднял голову. — Мам, это слишком. Катя права. Это её деньги.
Свекровь обернулась к сыну, и на её лице было такое предательство, такая боль, словно он ударил её ножом.
— Что? — прошептала она. — Что ты сказал?
— Я сказал — хватит, — Павел встал. Он выглядел измученным, но решительным. — Ты не можешь требовать от Кати её сбережений. Это неправильно.
— Я не требую! — взвилась Нина Петровна. — Я просто хочу, чтобы мой сын жил по-человечески! Чтобы у него была нормальная квартира, чтобы…
— Чтобы эта квартира была рядом с тобой, — закончил Павел. — Я правильно понимаю, мам?
Нина Петровна застыла. Её лицо вытянулось.
— И что в этом плохого? — процедила она сквозь зубы. — Что плохого в том, что мать хочет видеть сына чаще? Что я хочу помогать вам, быть рядом?
— Мам, ты не помогаешь. Ты контролируешь, — Павел подошёл к Кате и взял её за руку. Его ладонь была тёплой и влажной. — Мы с Катей сами решим, когда и куда переезжать. Без твоего участия.
Лицо Нины Петровны исказилось. Она смотрела на сына так, словно видела его впервые.
— Это она, — прошипела свекровь, тыча пальцем в Катю. — Это она тебя настроила против меня! Это она вбила тебе в голову всю эту чушь про контроль и границы! До неё ты был нормальным сыном, любящим, заботливым! А теперь? Теперь ты предпочитаешь чужого человека родной матери!
