— Нормально устроиться? — я не могла поверить своим ушам. — Это отдать дом твоей матери — нормально устроиться?
— Да не отдать, а оформить! Ты что, своей свекрови не доверяешь? Она тебе что-то плохое сделала?
О, если бы он только знал. Но разве можно объяснить мужчине, который боготворит свою мать, что эта милая женщина с вечной заботливой улыбкой — настоящий психологический тиран? Что каждое её слово — тонко рассчитанный удар? Что её «забота» душит похлеще удавки?
Вспомнилось, как на прошлой неделе она зашла «просто так, проведать». Обошла всю квартиру с видом sanitary инспектора. Провела пальцем по полке, покачала головой. «Ах, Анечка, как же ты так… Пыль везде. Мой Павлик к чистоте приучен». А то, что её Павлик уже четыре месяца пальцем не пошевелил, чтобы помочь по дому — это, видимо, не считается.
Или как она приходит каждые выходные с кастрюлями еды. «Павлику нужно хорошо питаться. А ты, Анечка, всё на работе да на работе. Некогда тебе о муже позаботиться». И неважно, что я встаю в шесть утра, чтобы приготовить завтрак, что после десятичасового рабочего дня ещё и ужин готовлю. Всё равно я — плохая жена, которая не заботится о драгоценном сыночке.
— Твоя мама делает вид, что заботится о тебе, — сказала я устало. — А на самом деле она просто не хочет тебя отпускать. И ты это прекрасно знаешь.
Лицо Павла побагровело. Он вскочил со стула так резко, что тот отъехал назад и ударился о стену.
— Не смей так говорить о моей матери! Она для нас старается! Не то что ты — жадная эгоистка!
— Я работаю по десять часов в день, чтобы нас содержать! — не выдержала я. — Пока ты сидишь дома и играешь в игрушки! И я жадная?
— Вот! Вот оно, твоё истинное лицо! — он ткнул в меня пальцем. — Попрекаешь куском хлеба! Мама была права — ты меркантильная особа, которой только деньги и нужны!
Это было слишком. Волна гнева, которую я сдерживала, наконец прорвалась наружу. Но вместо крика из меня вырвался смех. Горький, надрывный смех человека, который внезапно прозрел.
— Знаешь что? — я взяла со стола папку с документами. — Пожалуй, твоя мама действительно права. Я эгоистка. И знаешь, что сделает эта эгоистка?
Я медленно, на его глазах, разорвала документы пополам. Потом ещё раз. И ещё. Белые клочки посыпались на пол, как первый снег.
— Ты… ты что наделала? — Павел смотрел на меня округлившимися глазами. — Это же… Мама сказала…
— А вот что сказала мама, передашь ей лично, — я спокойно отряхнула руки. — Когда будешь паковать вещи. — Что? — он не сразу понял смысл моих слов.
— Я сказала — пакуй вещи. И возвращайся к своей маме. Раз она так о тебе заботится, пусть заботится дальше. А я поеду в дом своей бабушки. Одна.
В этот момент входная дверь хлопнула. Я даже не удивилась — конечно, у неё есть ключи. Конечно, она пришла проконтролировать процесс подписания документов. Нина Петровна появилась в дверях кухни — маленькая, сухонькая женщина с идеальной укладкой и цепким взглядом хищной птицы.
— Что здесь происходит? — её голос был обманчиво мягким, но я уже научилась слышать в нём сталь. — Павлуша, сыночек, ты расстроен?
Она окинула взглядом разорванные документы на полу, моё спокойное лицо, багровые щёки сына. Ситуацию она оценила мгновенно.
— Ах, Анна, — она покачала головой с видом скорбящей праведницы. — Я так и знала, что добром это не кончится. Говорила же Павлуше — нельзя доверять людям, которые думают только о материальном. Но он меня не слушал, бедный мой мальчик.
— Вы правы, Нина Петровна, — согласилась я. — Нельзя доверять таким людям. Поэтому я и не стала подписывать отказ от наследства в вашу пользу.
На мгновение маска на её лице дрогнула. В глазах мелькнула злость, но тут же исчезла, сменившись выражением оскорблённого достоинства.
— Я не понимаю, о чём вы. Это должно было быть оформлено на семью. На Павлушу.
— На вас, — поправила я. — Документы были на ваше имя. Я их видела.
— Ну и что? — она пожала плечами. — Я — мать Павла. Всё, что моё — его. В отличие от некоторых, я не жадная.
