Татьяна стояла у плиты в их небольшой кухне, помешивая суп, что пах курицей и морковкой, пар поднимался к потолку, где висела лампочка в абажуре, покрытом тонким слоем пыли. Ей было сорок два, и она только что вернулась с ночной смены в больнице, где пахло спиртом и хлоркой, а ноги ныли от долгих часов на ногах. Лиза, ее двенадцатилетняя дочь, сидела за столом, теребя косичку, что пахла шампунем, и смотрела в тетрадь, что шуршала под пальцами. Тишина была хрупкой, как стекло, пока Лиза не подняла глаза: «Мам, а папочка тебе врет!» Голос девочки резанул, как нож, и Татьяна замерла, ложка звякнула о кастрюлю. Она повернулась, вытирая руки о фартук, что пах мылом: «Лиза, что за ерунда? Почему так говоришь?» Девочка запнулась, глаза бегали: «Я не знаю… Он говорит, что дела, а сам за ноутбуком сидит. И еще…» Она замолчала, теребя косичку сильнее. Татьяна шагнула к ней: «Лиз, ты меня пугаешь. Что он делает?» Лиза сжала губы: «Играет в странные игры, где деньги просят… И по телефону с кем-то говорит, смеется так, что мне неприятно». Татьяна села рядом, обняла дочь за плечи, что дрожали: «Расскажи все, как есть, не бойся».
Лиза выдохнула: «Когда ты на ночной, папа не спит. Я вставала в туалет, заходила к нему, спрашивала, почему не спит, а он: ‘Лиза, уйди, я работаю’. А недавно проснулась от смеха — он говорил с какой-то ‘рыбкой’, так хохотал, что мне страшно стало». Татьяна сжала ее руку: «Ты не шутишь?» Лиза покачала головой: «Мам, это не шутка». Татьяна встала, подошла к окну, где ветер гнал листья, что пахли осенью, и думала: «Саша, что ты творишь?» Она вернулась, голос мягкий: «Не спеши с выводами, Лиз. Папа нервный последнее время, занят».
Лиза подняла глаза: «Мам, а почему он мне телефон нормальный не покупает? У всех в классе есть, а у меня…» Татьяна вздохнула: «Он сказал, надо экономить». Лиза нахмурилась: «А пиццу заказывает и куда-то ездит». Татьяна замерла — Саша, ее муж, в последнее время уходил «по делам» чаще: то встреча, то друг в городе. Она кивнула: «Пойдем на кухню, поможешь с выпечкой». Лиза встала: «А потом поговорим?» Татьяна улыбнулась: «Обязательно». Они достали муку, что пахла зерном, яйца, что звякнули в миске, а в голове крутилось: «Саш, что скрываешь?»
Вечером дверь хлопнула, Саша вошел, ботинки скрипели, куртка пахла бензином: «Привет, девчонки!» Татьяна выглянула: «Нормально, ужин готов». Лиза шагнула к нему: «Пап, у тебя деньги есть?» Он растерялся: «О чем ты?» Она сжала кулаки: «Ты сказал, денег нет на телефон, а на игры тратишь». Саша буркнул: «Лиза, не лезь во взрослые дела», и ушел в комнату. Татьяна поддержала: «Саш, почему не купишь ей нормальный?» Он махнул рукой: «Этот работает, не миллионеры мы». Лиза замолчала, глаза блестели, а Татьяна поняла — надо разбираться.
Татьяна стояла у плиты в их небольшой кухне, помешивая картошку, что шипела на сковороде, пар поднимался к потолку, где висела лампочка в абажуре, покрытом пылью. Ей было сорок два, и она вернулась с дневной смены в больнице, где пахло спиртом и лекарствами, руки ныли от шприцев, что звякали в лотке. Лиза сидела за столом, листая тетрадь, что пахла карандашами, косичка шуршала в пальцах. После вчерашнего ужина, где Саша отмахнулся от вопросов, тишина в доме была тяжелой, как мокрый снег за окном. Татьяна думала: «Что он скрывает?» — слова Лизы о «рыбке» и играх жгли внутри.
Она повернулась, вытирая руки о фартук, что пах мылом: «Лиз, как день в школе?» Девочка подняла глаза: «Мам, меня дразнят из-за телефона. У всех нормальные, а у меня бабкафон». Татьяна вздохнула, садясь рядом: «Понимаю, солнышко. Папа сказал, экономить надо». Лиза сжала губы: «А сам пиццу заказывает и смеется с кем-то». Дверь хлопнула, Саша вошел, куртка пахла бензином, ботинки скрипели: «Что за траур?» Татьяна встала: «Саш, поговорить надо». Он нахмурился: «Опять?» Она кивнула: «Ты Лизе телефон обещал месяц назад».
Он буркнул: «Денег нет», и шагнул к комнате. Лиза крикнула: «Пап, ты говорил, скоро купишь!» Саша обернулся: «Лиза, иди к себе, достали претензии». Девочка сжалась, глаза блестели, ушла, а Татьяна шагнула к нему: «Саш, куда деньги уходят? Почему на ставки хватает, а на телефон нет?» Он махнул рукой: «Не перед ребенком». Она сжала кулаки: «Тогда объясни мне». Саша ушел, дверь хлопнула, а она думала: «Пора узнать правду».
Ночью она решилась — Саша спал, храпел в комнате, что пахла одеколоном, а она взяла его ноутбук, что гудел на столе. Пароль — новый, раньше не ставил. Татьяна шептала: «Понятно…» Утром он ушел ни свет ни заря, ботинки звякнули в коридоре, а она осталась с Лизой. Девочка вошла, глаза красные: «Мам, я в школе ляпнула, что папа играет в азартные игры. Случайно. Меня засмеяли». Татьяна обняла ее, волосы пахли шампунем: «Ты не виновата, Лиз. Это он ерундой занимается».
Вечером Саша вернулся, пахло алкоголем, глаза блестели: «Девчонки, я выиграл!» Он сунул Лизе купюры, что шуршали: «Бери, что хочешь». Лиза замерла: «Ого, пап!» Татьяна сжала губы: «Саш, во что ты превратился?» Телефон зазвонил, он вышел, но она услышала: «Зайка, завтра приеду…» Лиза шепнула: «Мам, кто это?» Татьяна не ответила, сердце упало, как камень. Саша вернулся, она спросила: «Коллега твоя ‘зайка’?» Он буркнул: «Тебе какое дело?» и ушел спать. Лиза смотрела: «Мам, так нельзя больше».
Наутро она сказала, ставя чай, что пах мятой: «Саш, или объясняешь все, или расстаемся». Он взорвался: «Ты без меня пропадешь!» и ушел, хлопнув дверью, что звенела в подъезде. Татьяна решила — хватит. Она пошла в юриста, бумаги шуршали в руках, узнала: квартира делится, но Лизины права можно отстоять.
Татьяна стояла у окна в их небольшой квартире, глядя на улицу, где снег падал крупными хлопьями, укрывая тротуар белым одеялом, что блестело под тусклыми фонарями. Ей было сорок два, и она только что вернулась от юриста, где пахло бумагой и свежесваренным кофе, сумка шуршала документами, что лежали тяжелым грузом. На плите грелся чайник, что гудел и пах горячим металлом, пар поднимался к потолку, где висела лампочка в абажуре, покрытом тонким слоем пыли. Лиза сидела в своей комнате, листая тетрадь, что пахла карандашами и резинкой, а в доме стояла тишина, холодная, как лед за стеклом. Вчера она поставила Сашу перед выбором: «Или все меняешь, или расстаемся», а он ушел, хлопнув дверью, что звенела в подъезде, оставив эхо.
Она выключила чайник, пар осел на стекле, и вытерла руки о фартук, что пах мылом и чуть-чуть куриным супом, который готовила утром. Вчерашний день крутился в голове — его крик: «Ты без меня пропадешь!», хлопок двери, запах бензина от его куртки, что остался в коридоре. Она решила: хватит терпеть. Утром отвела Лизу в школу, где пахло мелом и мокрыми куртками, и поехала к юристу. Женщина в строгом костюме, что пахла духами, листала бумаги: «Квартира делится, но права ребенка можно отстоять». Татьяна кивнула, пальцы сжимали ручку: «Сделаем». Она вернулась, думая: «Лиза не должна страдать».
Дверь скрипнула, Саша вошел, стряхивая снег с ботинок, что пахли сыростью, куртка шуршала, в руках пакет, что пах хлебом: «Тань, поговорить надо». Она повернулась, голос твердый: «Слушаю». Он шагнул к столу, где остывал чай: «Я понял, что натворил. Ставки бросил, долги отдал, с той женщиной расстался. Вернись, ради Лизы». Татьяна смотрела на него — высокий, с сединой на висках, глаза блестели, но усталые, футболка пахла стиркой. Она сжала губы: «Саш, я подала на развод. Слишком много обмана». Он замер, пакет упал: «Мы можем заново, я изменюсь!»
Она покачала головой, чайник остывал: «Ты обещал это сто раз. А потом ‘зайка’, ставки, пицца, когда Лизе телефон не купил». Саша сжал кулаки: «Тань, я серьезно! Ради дочки!» Лиза вышла из комнаты, косичка шуршала, глаза большие: «Мам, что происходит?» Татьяна обняла ее, волосы пахли шампунем: «Мы с папой расстаемся, Лиз». Девочка посмотрела на отца: «Пап, ты опять врал?» Он выдохнул: «Лиза, я…» Она отступила: «Ты всегда говорил, что дела поважнее нас». Саша опустил голову, голос дрогнул: «Прости».
Он ушел, снег скрипел под ногами, а Татьяна села с Лизой, ставя чай, что пах мятой: «Дочка, мы справимся». Лиза кивнула: «Я верю, мам». Прошел месяц — она оформляла развод, бумаги шуршали в руках, пахли краской и канцелярским клеем. Саша снял однокомнатку, где пахло сыростью и старыми обоями, звонил редко. Лиза грустила, но Татьяна поддерживала, пекла пироги, что пахли яблоками: «Солнышко, все наладится». Саша приходил, ботинки скрипели в коридоре: «Лиз, в зоопарк пойдем, как раньше?» Девочка смотрела на мать, та кивнула: «Иди, не против».
Они вернулись, Лиза топала в сапожках, что пахли снегом: «Мам, папа про слонят вспоминал». Татьяна улыбнулась: «Хорошо провели время?» Лиза кивнула: «Да, но он какой-то грустный». Саша стоял в дверях, куртка шуршала: «Тань, я правда хочу вернуться». Она сжала губы: «Саш, поздно. Суд скоро». Он ушел, а она думала: «Если бы раньше понял…» Прошло полгода — она работала, сменила смены, зарплата выросла, пахла свежими купюрами. Лиза привыкала, уроки шуршали в тетрадях, но алименты от Саши приходили с задержками.
Однажды телефон зазвонил, голос чужой, резкий: «Ваш муж взял кредит, вы поручитель». Татьяна замерла, чай остывал: «Я не подписывала!» Сумма — огромная, пахла долгами и страхом. Она пошла в банк, бумаги шуршали, пахли чернилами, показала подпись — не ее. Юрист кивнул: «Подделка, в полицию». Саша явился вечером, лицо помятое, глаза красные, пахло алкоголем: «Тань, не доводи до суда!» Она шагнула к нему: «Ты подделал мою подпись. Я подала заявление». Он крикнул: «Ты мстишь!» Татьяна ответила, голос твердый: «Нет, это твое вернулось».
Лиза вышла, глаза блестели: «Мам, что он сделал?» Татьяна обняла: «Дочка, папа ошибся, но мы справимся». Саша смотрел, голос сорвался: «Тань, я же просил!» Она покачала головой: «Ты сам выбрал». Он ушел, снег падал, а Лиза шепнула: «Мам, мы будем счастливы?» Татьяна сжала ее руку: «Да, Лиз, честно и спокойно». Они сели за стол, чай дымился, и она знала — точка поставлена.
Татьяна стояла у окна в их небольшой квартире, глядя на улицу, где весеннее солнце растапливало снег, оставляя лужи, что блестели на тротуаре. Ей было сорок три, и она только что вернулась с работы — новая должность в больнице, где пахло спиртом и чистыми простынями, давала больше денег, что шуршали в кошельке. На плите грелся чайник, что гудел и пах металлом, пар поднимался к потолку, где висела лампочка в абажуре, уже вытертом от пыли. Лиза сидела за столом, рисуя в тетради, что пахла карандашами, косичка шуршала в пальцах. Тишина была легкой, как мартовский ветер, и Татьяна улыбалась — развод прошел, Саша ушел из их жизни.
Дверь скрипнула, Лиза подняла голову: «Мам, это папа?» Татьяна покачала головой: «Нет, Лиз, соседка, наверное». Прошло полгода с того дня, как она сдала Сашу в полицию за подделку подписи. Суд был быстрым — бумаги шуршали, пахли краской, его признали виновным, дали условный срок, но долг остался, огромный, как тень. Он звонил раз, голос хрипел: «Тань, помоги!» Она ответила, ставя чай, что пах мятой: «Саш, ты сам выбрал». Больше звонков не было, соседи шептались — пил, потерял работу, жил где-то на окраине, в комнате, что пахла сыростью.
Татьяна повернулась, вытирая руки о фартук, что пах мылом: «Лиз, как школа?» Девочка улыбнулась: «Мам, я в чате теперь, с нового телефона». Татьяна кивнула — купила дочке телефон, что блестел в руках, с первой зарплаты на новом месте. Лиза топала в школу, сапожки пахли кожей, уроки шуршали в тетрадях, а дразнить перестали. Они жили вдвоем — пекли пироги, что пахли яблоками, смотрели фильмы, смех звенел в комнате, что пахла свежими обоями. Саша приходил раз, ботинки скрипели: «Лиз, я скучаю». Она ответила: «Пап, ты сам ушел», и он больше не стучал.
Она стояла у окна, солнце грело стекло, и думала: они справились. Лиза рисовала, карандаши пахли деревом, чай дымился. Саша просчитался, а они с дочкой нашли покой — честный и теплый, как весенний день.
Пользуюсь сама, и вам советую присмотреться:
Реклама. Рекламодатель ООО Яндекс, ИНН 7736207543
Всем большое спасибо за лайки, комментарии и подписку) ❤️
