— Ты правда думаешь, что мама будет лезть? — спросил Максим с той ленцой в голосе, которая всегда у него появлялась, когда он знал: сейчас начнётся буря.
— Она уже лезет, Макс, — Алина скрестила руки на груди, оперлась бедром о кухонный стол, — Сегодня она пришла, когда меня не было дома. С ключом. Она была в наших тапках. Она отодвинула мои цветы. И, о да, поставила свою уродскую керамическую курицу на мой комод.
— Алина, не начинай…
— Нет, ты не начинай! — Алина вскипела, как электрический чайник с накипью: быстро и с шумом. — Квартира — общая. Мы с тобой взяли ипотеку, мы с тобой жрали гречку два года подряд, откладывая на первый взнос, а твоя мама считает, что это её гнездо, потому что она «дала тебе жизнь».
— Она просто хотела пыль вытереть…
— Нафиг мне пыль с её мнением! — фыркнула Алина, — И не надо вот этого: «она просто». Твоя мама не просто. Она специально. Она манипулирует. Она не пыль вытирала, она территорию метила. Как кот. Только вместо хвоста у неё судимость на лице и фраза: «Я мать, я лучше знаю». Максим молчал. Он вообще часто молчал в неудобные моменты. Наверное, из тех, кто думает, что если долго молчать, женщина устанет и уйдёт в душ с криком «всё равно никто меня не понимает». Но нет. Алина не из таких. Алина — из тех, кто может жонглировать кастрюлями, стоя на моральной грани развода.
— Слушай, ну она просто старая… — выдохнул он, потерев виски.
— Это не возраст, это характер. Старость — это когда болит спина и забыл, где очки. А твоя мать прекрасно помнит, куда класть свои тапки и какие мои вещи её раздражают.
— Я между двух огней, ты понимаешь?
— Проблема в том, что ты вечно между. А мне бы хотелось, чтобы ты хоть раз оказался со мной.
— Ну ты же знаешь, она одна, ей скучно, она всё делает из лучших побуждений…
— Да-да, из лучших. Открыла мой шкаф, нашла мою юбку и сказала, что я «слишком вызывающе одеваюсь для замужней женщины». В моём шкафу. В моей квартире. За которую я плачу кредит каждый месяц!
— Но ты же не хочешь, чтобы я сказал ей не приходить?
Алина замерла. Вопрос был не столько вопросом, сколько экзаменом. На прочность. На зрелость. На наличие яиц у мужчины.
Она подошла ближе, посмотрела на мужа. Максим был хорош: высокий, с уставшими глазами и вечным чувством вины за чужие чувства. Типичный сын своей матери. Вроде взрослый мужик, а внутри — шестилетний мальчик, который боится, что мама перестанет любить.
— Я хочу, чтобы ты выбрал. Или мы вдвоём. Или вы вдвоём. Потому что в нашей квартире сейчас не двое, а трое. И один из нас лишний.
— Ну не драматизируй…
— Макс, она принесла свои банки с компотом и поставила их в наш холодильник. Между моим песто и твоей колбасой. Знаешь, что это значит?
— Что она заботится…
— Это значит, что она метит территорию. И следующей будет спальня.
— Ты преувеличиваешь.
— Ага, и когда она принесёт подушку и ночнушку — это тоже будет «забота»? Она уже один раз оставалась «переночевать после стоматолога». И спала в нашей постели. С твоей стороны. Мне кажется, она ждёт, когда я поеду в отпуск, чтобы окончательно прописаться.
— Алина…
— Нет, Максим, больше никаких «Алина». Или ты говоришь ей, что она больше не может приходить без нас, или… я беру ключ и меняю замок.
Максим ушёл на балкон. Там он обычно делал вид, что курит, хотя давно уже бросил. Просто смотрел на дорогу и делал вид, что думает о смысле жизни. На самом деле он думал, как бы так всех не обидеть, но и не потерять Алину. Не потерять уют. Не потерять крышу над головой. Не потерять комфорт. Он, в отличие от Алины, не любил резких движений. Он был человек-плед. Мягкий. Уютный. Немного занудный. А ещё — трусливый, когда дело доходило до конфликтов между двумя самыми важными женщинами в его жизни.
Алина стояла у двери и смотрела, как он мнётся. Ей не было его жаль. Она уже устала быть терпеливой. Уже прошла ту стадию, когда оправдываешь всё чужой «трудной судьбой» или «маминой добротой». В мире, где ипотека висит, как гиря на ноге, терпение — это роскошь. Особенно к людям, которые считают твою квартиру своим курортом.
Она взяла телефон и написала сообщение. Короткое. Жёсткое.
Елена Петровна. С этого дня приходить в квартиру без нас нельзя. У нас с Максимом своё пространство. И вы в нём — гость. Прошу это уважать.
И нажала «отправить». Без совета с мужем. Потому что советоваться в таких ситуациях — всё равно что спрашивать у пилота падающего самолёта, можно ли открыть окно.
Через три минуты позвонили.
Елена Петровна.
Громкий рингтон «Катюша» взрезал тишину, как нож по стеклу.
Алина кивнула Максиму — мол, бери.
— Алло, мам, — хрипло, как будто кашлял весь день, ответил он.
Алина не слышала слов, но по выражению его лица поняла: жара пошла.
Пошла вода горячая…
Когда он положил трубку, лицо его было серым. Он сел на диван и долго смотрел в одну точку.
— Она сказала, что я неблагодарный. Что ты — стерва. Что я… выбрал постороннюю женщину вместо своей матери.
Алина кивнула. Как будто услышала «дождь закончился».
— А ты?
— Сказал, что квартира — наша. Что ты — моя жена. Что она действительно перегибает.
Алина впервые за день улыбнулась. Но недолго.
— И?
— Она сказала: «Ну ничего. Я подожду, когда у тебя глаза откроются».
О, боги, она теперь гадалка…
— И что ты теперь будешь делать?
Максим посмотрел на жену. И неожиданно, впервые за долгое время, сказал прямо:
— Поменяй замки. Я ей сам объясню.
В этот вечер Алина впервые за месяц спала спокойно. Без ощущения, что кто-то роется у неё в шкафу. Без кошмаров о компоте в холодильнике. И даже без злобных монологов про чужие тапки.
Но она знала — это только начало.
Елена Петровна никогда не отступает просто так.
Елена Петровна пришла неожиданно.
В сером пальто, как будто шла на похороны демократии. В руках у неё был пластиковый пакет из «Магнита», но в нём не было еды. Там были документы. Старые фотографии. И тетрадь в клеточку, где она когда-то записывала расходы по семейному бюджету. Эдакая бухгалтерия с подтекстом: «Я вас всех кормлю уже лет тридцать».
— О, вы дома, — спокойно сказала она, как будто входила не в чужую квартиру, а в свою спальню после шопинга. — Хорошо, что открыли. А то хотела через консьержа…
— А с ключом что? Потерялся? — Алина скрестила руки и перекрыла собой проход в коридор.
— Алина, не начинай с грубостей. Я пришла поговорить. Без скандалов. Я, между прочим, женщина интеллигентная. У меня двое высших образований. И у сына моего — диплом с отличием.
— Вы забыли добавить — по выживанию в токсичной среде, — буркнула Алина, не отходя от двери.
Максим стоял чуть в стороне, как на дуэли: не сражается, но и мешать боится.
— Поговорим? — Елена Петровна посмотрела на него. — Или вы теперь здесь решаете всё вдвоём, а мать — так, на подхвате?
Максим сделал жест рукой: мол, давай, пусть скажет. Он не знал, что хуже — её слова или тишина, которая будет после.
Елена Петровна прошла в гостиную. Она не просто села — она заняла позицию. Как будто сейчас начнётся заседание совета директоров.
— Так вот, — начала она, открывая тетрадку. — Я посмотрела документы по квартире. Знаешь, сынок, если быть точной, первоначальный взнос за неё — это мои подаренные тебе деньги. На свадьбу. Помнишь?
— Мам…
— Я просто хочу сказать, что если называть вещи своими именами, то эта квартира — в том числе моя инвестиция.
— Ага, и ещё инвестиции в твою шубу в 2009-м, — вставила Алина, — Тоже можно будет потом претендовать на угол в подъезде?
— Алина, не передёргивай. Я говорю по существу. Я не требую прописки. Я не собираюсь здесь жить. Просто хочу иметь возможность приходить. Своевременно. Без этих ваших сцен.
— А можно я тоже тогда к вам в квартиру ходить буду? В тапках? С тетрадкой? Может, начнём «инвестировать» в вашу спальню? Я же — жена вашего сына. Родственная душа, так сказать.
— Ты ещё и хамка, как я посмотрю. Слишком много себе позволяешь.
— А вы слишком много хотите. Особенно для человека, который ничего не платит по кредиту.
— Ну извините, что я вам сына воспитала и жизнь посвятила, — сказала Елена Петровна с лицом мученицы, которую забыли взять в рай.
— Да уж. Хотелось бы, чтобы вы ещё и отпустить его смогли.
— Это он теперь «ваш»?
— Конечно. У нас с ним семья. Не с вами.
— И где же была ваша семья, когда он лежал в больнице с гриппом, а я бульон ему варила?
— А я, между прочим, тогда работала на двух работах. Чтобы ипотека не сожрала нас вместе с вашим бульоном!
Господи, почему никто не снимает это на hidden cam? Это же золото для TikTok.
Максим шумно втянул воздух.
— Мам, давай честно. Ты не хочешь просто «приходить». Ты хочешь контролировать. Вмешиваться. Оценивать. И — да, тебе тяжело быть одной. Но у меня теперь другая жизнь.
— А я, значит, уже всё? Старое поколение? Мусор на обочине?
— Нет. Просто ты — не центр вселенной, — наконец, в голосе Максима появилась твёрдость.
Елена Петровна захлопнула тетрадь.
— Всё понятно. Прописки вы мне не дадите. Ключей — тоже. А теперь ещё и на мне решили выехать.
— Да никто на вас не едет, мама, — устало сказал Максим, — Мы просто хотим жить без вторжений.
— Это не вторжения. Это забота.
— Ну тогда пусть она будет по расписанию. Как автобус. Раз в месяц. Без опозданий и без захода в спальню, — вмешалась Алина.
— Хорошо, — выдохнула Елена Петровна. — Хорошо. Я поняла. Теперь всё понятно.
Она встала. Пальто накинула с таким пафосом, будто в нём должны были быть погоны. На выходе обернулась.
— Только запомните: когда мне будет плохо — не зовите. Не звоните. Не бегайте с извинениями. Я женщина гордая. И обид у меня — мешок. И терпения — больше не осталось.
Алина не ответила. Только кивнула. И закрыла дверь за ней. Медленно. Почти торжественно.
— Знаешь, — сказал Максим через полчаса, налив себе чай, — Она ведь правда больше не придёт.
— Верь. Не придёт.
— Но она может сказать всем, что ты её выгнала.
— Пусть. Главное, чтоб не вернулась с чемоданом.
Он посмотрел на неё и впервые за долгое время улыбнулся.
— Ты — зверь, Алина.
— Я — хозяйка. А не жильцы по доверенности. Ты хотел взрослую жену — получай.
Он поднял чашку, как в тосте.
— За адекватных жен.
— И за тех свекровей, которые уезжают в санаторий и не возвращаются.
Но Елена Петровна не была той, кто просто так сдаёт позиции. Уже на следующий день она позвонила… не им.
А риэлтору.
— Надо будет всё переписать. Пусть вспомнят, кто эту квартиру поднимал…
Телефон Алины взвизгнул как раз в тот момент, когда она пыталась вытереть со стола остатки вчерашней яичницы. В экране — неизвестный номер. Москва. Ну началось…
— Здравствуйте, это Елена Петровна Иванова? — Нет. Это её страшный сон. Кто вы?
— Простите, а вы кто? Я — Семён Сергеевич, агент недвижимости. Я веду объект по поручению Елены Петровны. Квартира по адресу — улица Столетова, дом 7, кв. 42. Уточняю, вы тоже собственник?
Алина села.
— Простите, что вы сейчас сказали? Она что — ПЫТАЕТСЯ ПРОДАТЬ НАШУ КВАРТИРУ?
— Ну, как бы… не продать. Пока просто оценить. Она хочет понять, «какую долю может вернуть».
— Вернуть? Кому? В ад?
Семён Сергеевич на том конце поперхнулся. — Простите, вы очень эмоциональны. Мы просто обязаны выяснить состав собственников. Чтобы не нарушать законы.
— Хорошо. Я вам отвечу в юридической манере: катитесь вы все лесом. С уважением.
Она швырнула телефон в подушку, так, чтобы не разбился. Хотя, если бы разбился, было бы символично. Телефон был подарком свекрови.
Через двадцать минут, когда Алина уже почти выбрасывала в окно семейный альбом с фото из Турции (чисто в порыве драматизма), в дверь позвонили.
— Кто там опять?
— Это я, Максим. Открой, пожалуйста. С нами ещё адвокат.
— Простите, ЧТО?
Адвокатом оказалась небольшая, но злая женщина лет сорока пяти с остреньким лицом и очень короткими ногтями. Такими ногтями не царапаются — ими наносят юридические удары.
— Добрый день, — сказала она, усаживаясь на кухне, как будто собиралась съесть здесь кого-нибудь. — Я Ирина Глебовна. Представляю интересы семьи Ивановых. В том числе Елены Петровны.
— То есть моей любимой свекрови, которую сюда уже не пускают без ОМОН? Приятно познакомиться.
Максим молчал. Он был бледен, как айсберг, и по лицу у него было видно: он знал. И не сказал.
— Вы знали, что она ходила к риэлтору?
— Алина…
— Отвечай!
— Я узнал вчера. Думал, сначала поговорим, потом тебе скажу. А она уже наняла юриста.
— Ну конечно. Типичная схема: мама бросает гранату, а ты держишь руки в карманах. Зачем защищаться? Пусть рвёт, авось пронесёт!
— Простите, — вмешалась Ирина Глебовна, — Но я здесь, чтобы предложить решение. Без суда.
— Я в замешательстве. Вы мне что предлагаете — выкупить свою же квартиру?
— Не совсем. У Елены Петровны есть доказательства, что она передала сыну значительную сумму на первоначальный взнос. Имеется расписка.
— Максим? — голос Алины стал ледяным. — Ты писал ей расписку?
— Это было давно. Я не думал, что она когда-нибудь её достанет.
— Ах ты… — она встала. — То есть ты, взрослый мужик, взял у мамы деньги, подписал бумажку, а теперь сидишь и не можешь даже признать, что всё это пахнет шантажом?
— Это не шантаж, — сказал он тихо. — Это её способ доказать, что она всё ещё важна.
— Ну тогда пусть доказывает в суде. Заодно узнаем, кто тут важный, а кто просто очень голосистый.
Через неделю дело было передано медиатору. Тот посмотрел бумаги, выслушал стороны и развёл руками: «Милая семейка у вас. Почти греческая трагедия. Только без Зевса.»
Но самое интересное произошло на следующем заседании, когда к Алине подошёл не кто-нибудь, а та самая Галина Борисовна — соседка сверху, фанатка сериалов, петрушки и, как оказалось, наблюдений за соседями.
— Девочка, ты не поверишь. Я тебе скажу, только ты не кричи.
— Что?
— Твоя свекровь… Она в 2008 году приходила ко мне — просила занять двадцать тысяч. На «подарок сыну на свадьбу». Она тогда говорила, что не хочет лезть в заначку мужа, царствие ему небесное. И расписку писала мне. Только свою. Я до сих пор храню.
Алина надела пальто, как в боевике. И пошла в суд.
На последнем заседании всё пошло не по сценарию Елены Петровны. Когда судья увидел, что её «инвестиции» были заняты у третьих лиц и нигде официально не задекларированы, он чуть не захохотал. Юридически — подарок. Ни о каком возврате речи не шло. Всё.
— Вы пытались оспорить собственность по расписке, оформленной от матери сыну? — уточнил судья.
— Да. Я же думала…
— А думать надо было, когда деньги занимали у соседки. Всё. Рассмотрение завершено. Ваш иск отклонён.
Максим стоял в зале суда, как пацан, которого застали с конфетами в портфеле. Алина развернулась к нему.
— Вот что. Я больше не твоя адвокат, нянька и жена.
— Что?
— Ты маме скажи спасибо. Она только что спасла меня от жизни с человеком, который не способен сказать «нет» даже своей тени.
— Алина, подожди…
— Нет. Больше не будет «подожди». Будет — прощай.
Елена Петровна не обрадовалась победе. Точнее, её отсутствию. Она сидела в пустой кухне, перед ней стояла чашка, в которой плавала остывшая заварка. И рядом лежал телефон. Без звонков. Без СМС. Без сына.
— Максим?
— …
Но никто не ответил.
Алина вышла из суда. Солнце светило ярко. Даже слишком. Она достала телефон, удалила в чёрный список два контакта: Максим и Свекровь. Подумала — и добавила туда и риэлтора.
И пошла. Куда — пока не знала. Но главное — вовремя вышла из квартиры, где пытались снести стены её границ.
Финал.
