Катя стояла на крыльце старого деревянного дома и смотрела на облупившуюся краску перил. Пальцем провела по холодному дереву, от которого почему-то запахло летом, клубникой и старым добрым «Биоланом». Дом отца. Теперь — её дом. А по мнению свекрови — «обременение с пропиской».
За спиной хлопнула дверца машины.
— Ну что, осмотрелась? — голос Алексея был сухим, будто он уже в мыслях продавал этот дом и представлял, как вкладывает деньги в новый «Прадо».
— Осмотрелась, — спокойно ответила Катя. — Тут всё моё детство. Помнишь, ты приезжал сюда с цветами, когда только встречались?
Алексей кивнул, неловко сунул руки в карманы.
— Помню. Только тогда тут жила жизнь. Сейчас — один чердак, паутина и долги по электричеству.
Катя не ответила. Глядя на облупившиеся ставни, она словно слышала, как отец в кухне варит кофе и ругается на радио, которое опять «врет про курс доллара». Всё тут жило, даже если стены скрипели.
— Лёш, давай сразу. Ты за продажу, да?
Алексей посмотрел в сторону, как делают мужчины, когда не хотят говорить «да» слишком прямо.
— Я реалист. Этот дом — кусок земли и труха. Деньги пригодились бы. Мы бы ипотеку закрыли.
Катя усмехнулась.
— Ах да. А то жить в двушке с твоей мамой — такая романтика, что просто из ушей прёт.
— Катя…
— Не «Катькай». Мы жили отдельно, пока твоя мама не «переехала временно». Помнишь? «На недельку, пока ремонт». И вот уже второй год она рядом в халате.
Алексей вздохнул. Хотел что-то сказать, но замолчал. Это была их старая тема — невестка и свекровь. Не дуэль, не битва, а тихая, медленная война на измотку. И вот Катя получила этот дом. Единственную карту в рукаве.
На кухне зазвонил её телефон. Мать звала в мессенджере. Катя сбросила. Перезвонит. Сейчас — нет.
Они зашли в дом. Внутри пахло старым деревом и влажной пылью. Катя включила свет — лампа моргнула, но загорелась.
— А знаешь, что странно, Лёш? — сказала она, ставя на стол ключи. — Ты стал таким похожим на свою мать. Практичным. Бесчеловечно практичным. Вы даже спорите одинаково: мягко, но с прицелом.
Алексей промолчал, но губы поджались.
— Это просто дом. Он не живой, Катя, — наконец выдавил он.
— А я — не мебель. И у меня, представляешь, есть чувства. В отличие от тебя и твоей мамы.
Тут дверь открылась с грохотом, словно дом сам отреагировал на её слова. На пороге стояла Ольга Петровна. В пальто, на каблуках и с румяными щеками. Как всегда — в образе «дамы при исполнении».
— Я, между прочим, ключи не отбирала, — сказала она, как бы между прочим. — Дом же теперь «наш». Семейный. Не одна ты наследница, Катенька.
Катя дернулась.
— В смысле — «наш»? Ты вообще кто тут, кроме как свекровь? Юридически ты — никто.
— А морально? — Ольга Петровна прошла в кухню, как хозяйка. — Я — мать твоего мужа. И этот дом — шанс для вашей семьи. Пока ты тут нюни распускаешь по углам, я уже нашла риелтора. Он приедет в субботу.
— Что ты сделала? — Катя схватилась за спинку стула, как за руль при заносе.
— Что ты слышала, — спокойно сказала свекровь. — Дом старый, продадим быстро. Участок — отличный. Я уже и объявление подготовила. Алексей, покажи ей.
Катя повернулась к мужу.
— Ты знал? Ты знал об этом?
Алексей снова посмотрел в сторону. Второй раз за вечер. У него это вообще стало традицией — смотреть туда, где нет жены.
— Катя, ты же сама говорила, что устала от этой возни. А тут — решение. Простое.
— Простое?! — Катя резко встала. — Это не «возня». Это мой отец. Это мои стены. Это я тут под стол пешком ходила!
— Да ты и сейчас едва до реальности доросла, — не удержалась Ольга Петровна. — Всё у тебя в эмоциях. А жить как-то надо. На что ты будешь ремонт делать? Или ты волшебница, Катя?
Катя не выдержала. Подошла к свекрови вплотную.
— Лучше быть волшебницей, чем крысой, которая прячется за чужими решениями.
— Не смей со мной так говорить! — Ольга Петровна повысила голос. — Я спасаю ваш брак, между прочим! Если бы не я, вы бы уже разбежались!
— Если бы не ты, мы бы жили отдельно и счастливо!
Алексей хлопнул кулаком по столу:
— Хватит! Вы как две школьницы, честное слово! Не дом — а поле боя! Мама, может, не стоило вот так, без согласия…
— Да поздно уже! — резко сказала Катя. — Всё поздно, Лёша. Я не буду продавать дом. Ни за какие деньги. Если хотите — идите в суд. Развод — туда же. А ты, мама, с риелтором своим — гуляйте. Только не забудь ему сказать, что дом на меня оформлен. Один владелец. Один.
Ольга Петровна открыла рот, но замолчала. Катя уже достала из сумки документы и швырнула их на стол.
— Свидетельство о наследстве. Завещание. Всё. Хотите деньги — берите ипотеку, работайте. Я свой дом уже отвоевала. Теперь — очередь за вами.
Она прошла мимо них, хлопнула дверью и вышла в сад.
Снег хрустел под ногами. Где-то за сараем мяукнула кошка. Катя прислонилась к дереву, закрыла глаза и впервые за неделю улыбнулась.
Дом. Отец. Память. Всё было при ней. А если понадобится — и мужей, и свекровей она похоронит. Морально. Без слёз.
Катя сидела на кухне, обмотанная пледом, и смотрела на старый обогреватель, который гудел, как старенький «Жигуль» на морозе. Было утро. Солнце пыталось пробиться сквозь мутное окно, и всё вокруг казалось немного похмельным. Даже воздух.
Телефон молчал. Алексей не звонил. Ни СМС, ни грустных стикеров с мишками и надписями «Ну прости». Только одна попытка позвонить ночью — и всё. Катя её проигнорировала.
— Значит, так и будет теперь, — пробормотала она, наливая себе чай. — Я в доме, а вы — в суд. Слушайте, красиво живём.
Кошка, та самая, которая вчера мяукала за сараем, теперь лежала на подоконнике и грелась. Катя назвала её Варварой. Назло Ольге Петровне. Та всегда говорила, что кошки — это «грязные тварюги, с их шерстью и когтями». Варя была толстая, ленивая и смотрела на жизнь с презрением — прямая противоположность Кати.
Дверь кто-то дернул.
Катя поднялась, взяла кружку и пошла открывать.
На крыльце стоял мужчина лет сорока. В очках, с планшетом в руке и в пиджаке, явно не по погоде. Улыбка у него была такая, будто он только что продал бабушкин чулан за десять миллионов и теперь решил покорить и этот дом.
— Добрый день! — бодро сказал он. — Меня зовут Андрей, я риелтор! Мы с Ольгой Петровной договаривались на осмотр!
Катя поджала губы.
— Она с вами договаривалась. Я — нет.
— О, — он сделал шаг назад, будто Катя достала монтировку, — я, собственно, по предварительной договоренности… Если неудобно — я позже…
— Стойте. — Катя вышла на крыльцо. — Вы что, обычно приезжаете на показы без проверки собственников?
— Ну… — Андрей замялся. — У нас с Ольгой Петровной налажено сотрудничество, и она сказала, что вы согласны. Более того — уже решено.
Катя усмехнулась.
— Решено. Кем? Богом? Или Святым Советом Свекровей Подмосковья?
— Прошу прощения… — пробормотал риелтор.
— Я — единственный владелец. Этот дом не продаётся. Никому. Ни сейчас, ни потом. И если вы сюда ещё раз сунетесь, я напишу заявление о незаконном проникновении. И да — на участок тоже.
Риелтор вздохнул.
— Я всё понимаю. Просто… Я же между молотом и наковальней.
— А мне вас жаль, — Катя пожала плечами. — Но если выбирать между вами и моими нервами — выбираю себя.
— Ну, значит, я скажу Ольге Петровне, что вы… против?
— Скажите, что я не против — я категорически за то, чтобы она отстала. Это важное уточнение.
Он ушёл быстро. Даже не оглянулся. Катя захлопнула дверь и закрутила замок. Потом ещё раз. Для уверенности.
Через пару часов в её жизни снова появилась свекровь. На этот раз — не в пальто, а в бархатном костюме, который очень старался быть «домашним», но был подозрительно глажен.
— Это уже перебор, Катя, — сказала она с порога, даже не поздоровавшись.
— А ты снова в гостях, — парировала Катя, не приглашая внутрь.
— Ты что творишь? Риелтор пришёл, а ты его — с грязью. Он — профессионал!
— А я — вдова в полунаследственном стрессе, — спокойно сказала Катя. — У нас с ним разный род занятий.
— Это саботаж! Ты сама всё портишь!
— Я не продаю дом. Это даже не обсуждается.
— Катя, — Ольга Петровна на секунду перешла на ласковый тон. — Пойми, я хочу, чтобы вы с Лёшей выбрались из этой ямы. Квартира — тесная. У вас перспектив нет. А тут — можно взять нормальную трёшку ближе к Москве.
— И что? Чтобы жить рядом с тобой?
— Ну, а что в этом плохого? Я помогаю!
Катя вдруг улыбнулась. Спокойно. Даже мягко. Вот сейчас — начнёт.
— А ты замечала, что все твои «помогаю» заканчиваются тем, что кто-то плачет, а ты — в плюсе?
— Что ты такое говоришь?
— То, что думаю. Сначала ты «временно» пожила у нас, потом «временно» поставила свои банки с огурцами на полку, потом «временно» сменила замки, когда я была в отпуске. И вот теперь ты хочешь «временно» продать мой дом.
— Я забочусь!
— Ты контролируешь, Ольга Петровна. И пора с этим заканчивать.
Свекровь закусила губу. Смотрела на неё с таким видом, будто перед ней стояла змея в юбке, и юбка — от «Zara».
— И что теперь? — процедила она. — Развод? Показательная борьба за квадратные метры?
— Не за метры. За память. За уважение. И за то, чтобы наконец-то от тебя отдохнуть.
Катя развернулась и ушла вглубь дома. А Ольга Петровна стояла на крыльце, дрожала и смотрела в сад, где Варя копала яму под кустом. Очень символично.
Катя сидела у стола, обложившись папками. Пахло бумагой, холодным чаем и нервами. Рядом — заявление о разводе, копии свидетельства о браке, документы на дом. Всё, как доктор прописал при семейном разрыве.
Алексей должен был прийти с минуты на минуту.
Она давно его не видела. С момента, как он собрал вещи, хлопнул дверью и ушёл «переварить». Видимо, переваривал долго. Недожарился.
Дверь открылась без стука.
— Привет, — сказал он, заходя, будто зашёл на минутку — сахар одолжить.
Катя не поднялась. Только посмотрела — холодно, внимательно.
— Садись. Или стоя разводиться будем?
Алексей уселся напротив. В руках у него была папка. Та самая, голубая, из ИКЕА. Когда-то в ней лежали их билеты на первое совместное море. Теперь — что-то юридическое, наверняка.
— Катя, может, без суда?
— Удиви. Что ты предлагаешь?
— Ну… — он поправил рубашку. — Разъехаться. Ты в доме. Я в квартире. Без скандалов. Без дележки. Просто как взрослые.
— А ты давно взрослый? В каком месте — в том, где мамина рука из-за спины вылезает?
— Не начинай…
— А ты не продолжай, — перебила она. — Скажи честно. Ты мне изменял?
Он удивлённо моргнул. Потом усмехнулся — неловко.
— Катя, ты серьёзно?
— Более чем.
Молчание повисло на пару секунд. Он отвёл взгляд.
— Один раз. Ну… Было. Случайно.
— Ах, случайно, — Катя фыркнула. — Как пицца в приложении случайно заказывается. Палец соскользнул на грудь? Или на номер гостиницы?
— Это не то, что ты думаешь…
— То. Именно то. — Она села ровнее. — Знаешь, что обиднее всего? Не измена. И не мама твоя. А то, как легко ты предал. Как будто мы были не семьёй, а ипотекой. Платил, пока удобно, а потом — до свидания.
— Катя, я устал, понимаешь? Ты вечно с этим домом… С отцом своим, с прошлым. Мы как будто жили в музее.
— А может, ты просто жил без яиц, Лёш? — холодно спросила она. — Всё время оглядываясь на маму. На её мнение. На её «я бы не советовала».
Он резко встал.
— Всё. Я пришёл не ссориться. Вот бумаги. — Он кинул папку на стол. — Отказ от доли. Я всё подписал. Дом — твой. С концами.
Катя взяла документы. Пролистала. Действительно. Отказ от притязаний. Без нотариусов. Без скандала. Просто. По-человечески. Или с чувством вины. Кто теперь разберёт?
— Спасибо, — сказала она наконец. — Честно. Не ожидала.
Алексей замер.
— Я… Я думал, ты скажешь что-то другое.
— Например?
— Ну… Не знаю. Что мы могли бы попробовать снова?
Катя рассмеялась. Беззлобно. Даже тепло. Но — твердо.
— Лёш, если бы я захотела жить с мужчиной, который боится матери и спит с секретаршей, я бы сразу вышла замуж за какого-нибудь мелкого чиновника. А не за тебя. Хотя, подожди… Ты теперь именно он, да?
Он хотел что-то сказать — и не смог. Только вздохнул.
— Удачи тебе, Катя. — Он подошёл к двери.
— И тебе, Лёша. Только не забудь маму в поездке. Она же у тебя как паспорт — всегда при себе.
Хлопок двери.
Тишина.
Катя села. Посмотрела на документы. Потом — в окно. Варвара сидела на дереве и смотрела на воробья с видом человека, который ещё подумает, есть ли смысл напрягаться ради этого куска мяса.
Катя поднялась. Взяла телефон. Набрала номер.
— Алло, Тань? Привет. Слушай, я тут ремонт начинаю. Поможешь плитку выбрать? Да-да, ту страшную зелёную из восьмидесятых выкину. Хватит жить в музейной экспозиции.
— …что?
— Да, развожусь. Ну, не плачь, подруга. Это же праздник! Новый старт, наконец-то без гостей, которые решают, где мне жить. И без риелторов, которые чуть не продали меня вместе с домом.
Смех. Слёзы. Всё вперемешку.
А вечером Катя достала старый альбом. Там — папа с улыбкой. Мама с вечной причёской. Она — с куклой на руках, босиком в саду.
И вдруг стало тепло. Не физически. По-человечески.
Дом больше не казался пустым. Просто… стал её.
Финал.
