Повестка, бывший и дочь, которая любит по диагонали.
Анна прочитала письмо три раза. Не потому что плохо видела — хотя да, прогрессирующий астигматизм как бы намекал, что шесть лет за библиотечной стойкой и «война и мир» шрифтом восемь дают свои плоды. А потому что с первого раза мозг отказывался воспринимать, что Алексей, её бывший муж, хочет… раздела квартиры. Той самой, которую ей оставили родители. До свадьбы. До всей этой любовной комы с Алексеем, где любовь была в стадии клинической смерти уже на третьем году брака.
— Он охренел, что ли… — выдохнула Анна, отодвигая бумагу и машинально убирая со стола кошку, которая решила, что на повестке удобно спать.
Через двадцать минут в квартире хлопнула дверь. Мария. Дочь. С двадцатилетним размахом и глазами, в которых отчётливо читалось: сейчас начнётся.
— Ты письмо получила? — без приветствия, как обычно. — Ну да, тут такое не по «Доброе утро, мама», а скорее «Добрый вечер, суд». — язвительно кивнула Анна. — Мам, ну может, ты и правда делишься? Папа же тоже там жил… — с ноткой укоризненного великодушия произнесла Мария, садясь, будто пришла на лекцию по терпению. — Ты мне сейчас серьёзно это говоришь? — вскинулась Анна. — Он жил. Ел. Храпел. Взял кредит на машину и записал его на меня, потому что у него была «испорчена кредитная история». А потом ушёл к блондинке, которая делает губы и не делает борщ. И теперь он хочет раздела квартиры, в которую въехал, когда я уже с дипломом в руках на пыльных коврах родителей сидела?!
Мария закатила глаза. Гены отца не только по упрямству пошли, но и по невозмутимости. В маму пошло только то, как в тапках ходить в аптеку. И то — на каблуках.
— Ты ведёшь себя, как обиженная женщина, — вздохнула Мария. — А ты — как его адвокат, у которого вместо сердца калькулятор. Мария, он кинул нас. Меня — с долгом, тебя — с обещанием «каждые выходные», которое превратилось в «когда у меня не свидание и не болит голова». — Мам, ну это же всё в прошлом… Ты просто не хочешь делиться. — Да, Мария. Не хочу. Как и своим диагнозом, если у меня завтра от этого инфаркта хватит.
Молчание повисло густое, как суп у неудачной домохозяйки. Мария ушла, громко не хлопнув дверью — выросла, всё-таки. Хлопнула только морально. Так, чтобы было понятно — не поддерживает.
На следующее утро Анна, сжав зубы, как будто собиралась не в консультацию, а на казнь, пришла в юридическую контору. Молоденькая девушка, блондинка без накачанных губ, сразу повела её в кабинет.
— Анна Ивановна? Я — Виктория. Давайте сразу по делу. У вас квартира по договору дарения до брака. Верно?
Анна кивнула. Мозг всё ещё не верил, что она здесь. Что это всё не сон, а юридический трэш по мотивам её жизни.
— Тогда делить её он не имеет права. Но суд может попытаться… Скажите, кредит он оформил на вас — добровольно подписывали? — Он мне сказал: «Ты же моя жена, мы всё равно вместе». — Классика. И теперь вместе — только в суде. Ну ничего, мы подадим встречный иск. И вот тут он удивится.
Анна впервые за два года почувствовала, что она не просто женщина с гипотекой на нервы. Она — человек, который может сказать «нет». Пусть даже шепотом и в суде.
Вечером позвонил Алексей. Голос у него был такой, будто он не собирался квартиру отжимать, а просто уточнял, не оставила ли она у него свой любимый плед.
— Анют, ну чего ты сразу в штыки? Мы ж цивилизованные люди. Всё решим по-людски… — Ты — цивилизованный? Ушёл, оставив долги и кредит, и теперь возвращаешься, как ласточка, на квартиру с видом на парк? — Ну, я же там жил… Вкладывался… — Да, Алексей. Ты вкладывался. В свою машину, свои развлечения и, прости господи, в ту девицу, у которой два высших — одно по макияжу, другое по селфи. — Ты всегда была язвительной… — А ты — всегда был трусливым. Только раньше я этого не замечала.
Он повесил трубку. Без скандала. Даже как-то тихо. Словно понял, что Анна больше не та. Не та, которую можно было убедить «потерпеть ради семьи» или «оформить на себя кредит — ну ты же жена».
А за окнами хмурился апрель. В календаре — дата первого слушания. В душе — смесь страха и злости, которую не прикроешь ни книгой, ни мятным чаем.
Анна взяла телефон и написала Виктории.
«Я согласна на встречный иск. Я хочу не просто защититься. Я хочу победить».
Ответ пришёл через минуту.
«И это вы обязательно сделаете. Потому что вы — не жертва. Вы — клиент с перспективой».
Судебное заседание, в котором вскрылось, кто на самом деле тебе враг, а кто — просто прохожий с ножом за спиной
Анна вошла в зал суда в пальто, которое когда-то покупала с надеждой на совместное будущее. Теперь оно стало символом того, как много можно пережить и остаться на ногах. Рядом шла Виктория — спокойная, собранная, с папкой под мышкой, словно готовилась не к судебному заседанию, а к защите диссертации на тему «Как не сойти с ума, когда твой бывший внезапно вспомнил, что вы делили ложку».
Алексей уже сидел в зале. Рядом с ним — адвокат, мужчина с лицом чиновника из девяностых. Такой тип, у которого дома до сих пор стоит шкаф-купе с зеркалами и напольный глобус. Мария — тоже там. Сидит рядом с отцом, будто на родительском собрании. Даже коса у неё какая-то предательская сегодня — гладкая, как будто заранее расчёсана к скандалу.
Анна остановилась. Смотрела на дочь долго. Мария выдержала взгляд, но потом отвернулась. Её выбор был сделан, и это било больнее, чем любой иск.
— Вы готовы? — спросила Виктория, раскрыв папку. — Я родила человека, который считает, что я должна отдать квартиру его папе. Конечно, я готова. На войну. Желательно — с победой.
Заседание началось. Судья — женщина лет сорока с лицом человека, у которого три суда в день и одна бутылка корвалола на всех. Она слушала, кивала, делала пометки. Алексей врал легко, как дышал. Говорил, что участвовал в ремонте, покупал мебель, что эта квартира — “плод совместных усилий”. Когда он это сказал, у Анны чуть глаз не дёрнулся от злости.
— Плод? — не выдержала она, — Вы серьёзно? Вы максимум купили икеевский стеллаж, и то — в рассрочку. А я, между прочим, взяла эту квартиру у родителей, в которой они жили ещё при Брежневе, и сделала в ней ремонт одна. С беременным животом. Пока вы играли в бизнесмена с “перспективой” и кредитной историей, как у персонажа из “Бригады”.
Судья подняла бровь. Адвокат Алексея попытался что-то вставить, но Виктория уже пошла в атаку.
— Уважаемый суд, представляем договор дарения, оформленный на имя Анны Ивановны за пять лет до вступления в брак. Квартира не является совместно нажитым имуществом. Более того, предоставляем документы, подтверждающие, что кредит на автомобиль, оформленный на Анну Ивановну, фактически использовался Алексеем Петровым. Есть платежи, которые он прекратил сразу после развода.
Судья, кажется, оживилась. Мария всё ещё не смотрела на мать. Она сидела с видом человека, который ждал, когда это всё закончится, чтобы поехать в кафе и запостить сторис с надписью “Иногда родители просто должны перестать друг друга есть”.
Когда слово снова дали Алексею, он начал мямлить про “моральную компенсацию”, про “много лет вместе”, про “общего ребёнка”, который “должен видеть справедливость”. Тут Анна не выдержала и встала.
— Можно? Я скажу. Просто — как мать, как женщина, и как человек, которого пытались оставить на улице. Когда он ушёл, я осталась не просто одна. Я осталась с его кредитами, с дочерью, которая вдруг решила, что папа — это всегда прав. Я работала в библиотеке, брала подработки, пекла чёртовы блины по вечерам, чтобы просто выжить. А теперь он пришёл за тем, что ему не принадлежит. И делает это чужими руками. В том числе — руками моего ребёнка.
Мария вскинулась.
— Мам, хватит! Ты выставляешь себя жертвой, но ты просто не хочешь делиться! Ты никогда не хотела! — Правда? — Анна подошла ближе. — А ты хочешь, чтобы я поделилась последним, потому что “папа хороший”? Хорошо. Я поделюсь. Моими бессонными ночами. Моими слезами. Моим страхом, когда я не знала, хватит ли денег на таблетки тебе. Поделись со мной этим, Мария. Слабо?
Тишина была такая, будто кто-то выдернул шнур из розетки жизни. Судья кашлянула.
— Суд удаляется для вынесения решения.
Прошло двадцать минут. Анна сидела, стискивая в руках ремешок сумки. Виктория что-то писала на листке, но лицо у неё было уверенное. Алексей ковырял в телефоне. Мария уставилась в стену.
Суд вернулся. Судья озвучила:
— Имущество — квартира — не подлежит разделу, так как приобретено по договору дарения до вступления в брак. Иск Алексея Петрова отклонён. По встречному иску: кредит, оформленный на Анну Ивановну и использованный Алексеем Петровым, подлежит выплате ответчиком в полном объёме.
Алексей побледнел. Виктория подмигнула. Мария ничего не сказала.
Когда все вышли, Анна подошла к дочери. Не с упрёком. С тоской. — Ты не пришла ко мне. Ты выбрала его. Почему? — Ты всегда была слишком… сильной. Я думала, ты справишься. А он… Он просил. Плакал. — Мария, быть сильной — не значит быть железной. Я — не дом, в котором можно жить, пока удобно, и уходить, когда становится скучно.
Мария заплакала. Впервые за много месяцев.
Спустя три месяца Анна продала ту самую квартиру. Купила себе новую — поменьше, но уютную. Ближе к центру. Ближе к жизни, в которой нет больше места людям, которые любят только себя.
Она уволилась из библиотеки и устроилась в юридическую контору, к Виктории. В отдел клиентского сопровождения. Да, в пятьдесят с хвостиком. Потому что можно всё. Особенно — начать сначала.
— Я думала, после пятидесяти жизнь идёт на спад, — сказала она как-то Виктории. — Нет. После пятидесяти заканчивается “надо” и начинается “хочу”. И ты, кстати, это заслужила.
Финал.
