— Ты серьёзно? — голос у Натальи дрогнул, но она даже не пыталась это скрыть. — Ты реально подал в суд, Игорь? — Серьёзнее некуда, — хмыкнул Игорь, не поднимая глаз от телефона. — Всё по закону. Пятьдесят на пятьдесят.
Он сидел за столом, развалившись, как будто это его личная кухня, а не её, Натальина. Хотя формально — их общая. Пока ещё. На ней был халат, мятая футболка под ним, а волосы… волосы напоминали о бессонной ночи и слабом нервном тике. Впрочем, Наталья давно уже не переживала из-за прически. Сегодня были вещи и пострашнее.
Пятьдесят на пятьдесят? Серьёзно? После тридцати лет, трёх ремонтов, двух инфарктов и одной измены, про которую ты думаешь, я до сих пор не знаю?
— Пятьдесят на пятьдесят, — повторила она, оседая на стул. — Значит, ты считаешь, что твой вклад в эту квартиру равен моему, да? — Наташ, не начинай, — отрезал Игорь с тяжёлым вздохом. — Всё уже начато. Юрист сказал, так будет проще.
— Юрист? — переспросила Наталья с язвой. — Это та блондинистая «юристка», которая тебе теперь кофе в постель приносит?
— Тебя никто не заставлял лазить в мой телефон, — процедил Игорь, наконец оторвавшись от экрана. — Это вообще-то нарушение личных границ.
— Границы у тебя только с посторонними, — парировала Наталья и тут же почувствовала, как в груди нарастает знакомое давящее ощущение — смесь злости, обиды и полного… изумления. Потому что, как ни крути, она правда не ожидала.
Она сама собиралась с духом, чтобы всё обсудить. По-человечески. Даже черновик написала — «Игорь, я устала, мне тяжело, я не чувствую себя рядом с тобой счастливой» — бла-бла-бла, всё это псевдотерапевтическое говно. Она хотела сказать это сегодня. Но он опередил. Он сделал первый ход.
С утра на столе её ждал белый конверт. Без подписи. Внутри — копия иска. Подано три дня назад. Назначена дата слушания. Пункт первый: «Раздел имущества». Квартира. Дача. Машина. Вклады. Даже картина, подаренная отцом. Всё — по-честному. По-братски. Пятьдесят на пятьдесят, мать его…
— Я просто хочу, чтобы всё было честно, Наташ, — вдруг сказал Игорь тоном, в котором даже проскальзывала попытка звучать искренне. — Да ты у меня на поминках будет чётко по весу делить, — взорвалась она. — «Вскроем, посмотрим, у кого сколько килограмм, пополам — и урну делим!» Игорь, ты когда таким стал, а?
— Не драматизируй, — буркнул он, встал, хлопнул дверцей холодильника. — Мы оба взрослые люди.
— О, взрослые! Конечно! Только я почему-то как дурочка до сих пор борщ тебе варю и таблетки напоминаю, — вскинулась Наталья. — А ты в это время «по закону» подаёшь. Игорь, ты же раньше хотя бы стеснялся быть мудаком. А теперь — гордишься?
Игорь ничего не ответил. Просто налил себе воду, глотнул, и уже в дверях добавил:
— Ты сама всё испортила. Жила в своём мире. Я устал.
Ага, конечно. Устал. От любви. От дома. От стабильности. И от собственной жены, которая не сделала тебе минет утром в пятницу восемь лет назад.
Она сидела за столом, дрожащими пальцами крутя конверт. Бумага — обычная, офисная. Шрифт — Times New Roman, 12. Всё до боли формально. Петиция. Суд. Ответчик. Истец. Фамилия: Киселёв Игорь Петрович. Ответчица: Киселёва Наталья Валерьевна.
Киселёва, мать вашу, Валерьевна… А ещё недавно я носки ему штопала.
Телефон запищал. Сообщение от Лены, их дочери: «Мам, заеду вечером. Ты как?»
Как? Наталья медленно опустила голову на руки. Как я? Да у меня половина жизни развелась со мной без моего участия. Я — как бутерброд, с которого кто-то аккуратно снял сыр и колбасу, оставив хлеб. Подсохший.
— Ну ты и подлец, Игорь, — тихо проговорила она сама себе, чувствуя, как глаза начинают предательски жечь. — Даже уйти по-человечески не смог.
К вечеру на кухне стало уютнее. Лена привезла плов, два бокала и своё бесценное присутствие.
— Мам, ты выглядишь… как будто только что сбежала из психдиспансера, — заявила она с доброй улыбкой, разливая вино. — Спасибо, родная. На это и рассчитывала. Главное — не сдаваться, а выглядеть хуже всех, — кивнула Наталья, подставляя бокал.
Они сидели молча, потом смеялись, потом Наталья вдруг заплакала. Без истерики, просто… потекло. Как прорвало старую батарею.
— Он всегда был немного трус, мам, — вздохнула Лена. — Просто раньше ты это прикрывала собой.
— Я хотела сохранить семью, Леночка, — прошептала Наталья. — Я думала, что это важно.
— А теперь? — тихо спросила дочь.
Теперь? Теперь я думаю, что надо было сохранять себя, а не брак с человеком, который забыл, как выглядит уважение.
— А теперь мне нужен хороший адвокат. — У меня есть один. Михаил Степанович. Он с папой когда-то судился из-за гаража. Папа тогда проиграл. С треском.
Наталья усмехнулась. — Значит, судьба.
Уже за полночь, лёжа в тишине, Наталья вдруг вспомнила, как Игорь держал её за руку, когда они выбирали эту квартиру. Как он нёс её на руках, когда она подвернула ногу на даче. Как кричал на врачей, когда у неё случился гипертонический криз.
Когда же ты умер, Игорь? Когда я тебя похоронила внутри себя, а не поняла?
Но ответа не было. Только пустота рядом на кровати. И холод от окна.
На тумбочке белел всё тот же конверт. Бумага — живая, режущая. Завтра Наталья пойдёт в юридическую консультацию. А послезавтра… возможно, впервые скажет «нет» без страха.
А пока — тишина. Густая, как новогодний кисель из пакетика.
И тень мужчины, который когда-то был её мужем, а теперь — истцом по делу № 4-23/9.
***
Слушание было назначено на 10:30. Наталья пришла в 9:50 — по привычке. Её всегда бесило опаздывать, даже когда опаздывало всё остальное в жизни: зарплаты, чувства, уважение к себе. Особенно — уважение.
Она была в чёрном — строго, но не по-похоронному. Волосы собраны в пучок, лицо — как броня. Ни одной эмоции. Ни грамма слёз. Не для тебя сегодня цвету, Игорёк, не для тебя.
— Наталья Валерьевна? — раздалось рядом, и она повернулась. Михаил Степанович оказался именно таким, как надо: спокойный, молчаливый, с усами и глазами, в которых будто всегда был план Б.
— Готовы? — спросил он, не улыбаясь. — Больше, чем к родам в восемьдесят девятом, — кивнула Наталья. — Только боль, надеюсь, меньше будет.
Они зашли в зал вместе. Игорь уже был там. С ним — женщина лет сорока, блондинка с пухлыми губами, в костюме, который больше кричал, чем сидел. Видимо, та самая юристка. Наталья смотрела на неё так, будто выбирала, куда лучше воткнуть вилку: в глаз или в макбук.
— Выглядите отлично, Наташа, — усмехнулся Игорь, словно между ними сейчас не было 30 лет брака, а просто короткий неловкий эпизод на корпоративе. — А ты — как человек, который будет срать под себя в доме престарелых в одиночку, — отрезала она. — Начнём?
Судья вошёл. Женщина лет шестидесяти, с лицом, как бетон. Наталья сразу почувствовала к ней уважение. У этой не пройдёт «мы устали друг от друга». Тут надо быть точным, как скальпель.
Начали с квартиры.
— Согласно свидетельству, квартира была приобретена в 2001 году на совместные средства, — зачитывала судья. — Нет, не на совместные, — поднялся Михаил Степанович. — Наталья Валерьевна получила наследство от матери, и эти средства были использованы на первый взнос. Есть выписка из банка и нотариально заверенная справка.
— Это… не имеет отношения, — влез Игорь. — Мы же потом всё вместе платили. — А потом ты всё вместе трахался с Леночкой-юристкой, да? — тихо бросила Наталья.
— Прошу не превращать заседание в шоу, — строго сказала судья, но угол её рта дёрнулся.
Шло дело. Аргументы. Документы. Разговоры. Лицемерные улыбки Игоря, когда он объяснял, как «мы всё делали вдвоём». Включая, вероятно, измену и моральное опустошение.
На дачу пошло больше времени. Там было всё мутно. Покупка на отца Игоря, потом переоформление, вложения. Наталья, казалось, знала каждую плитку в том доме на зубок. Потому что укладывала их — буквально. В 2007 году. С варикозом. В +32.
— Мы указываем существенный личный вклад Натальи Валерьевны в улучшение имущества, — чётко проговорил Михаил. — А также просим принять во внимание моральные обстоятельства, связанные с предательством со стороны Игоря Петровича, о которых будет представлено заявление.
— Это не имеет юридической силы, — взорвалась юристка. — Они оба взрослые люди. Чувства — не повод менять долю!
— Скажи это себе в постели, крошка, — прошептала Наталья. — Или он тебе тоже по-братски всё делит?
Судья устало вздохнула.
Пауза. Обед. В коридоре суда пахло как в больничном санатории: пылью, старым кофе и чужими страхами.
— Мам, — Лена звонила. — Ну как ты?
— Как Штирлиц в гестапо, — усмехнулась Наталья. — Но держусь.
— Я горжусь тобой.
Она на секунду зажмурилась. Эти слова, вылетевшие из телефона, как горячий чай в мороз — они нужны были. И пробили, чёрт возьми.
— Я тоже. Но пока только слегка.
После обеда объявили результаты по даче. Судья признала право Натальи на 70%. Это было больше, чем она ожидала. Меньше, чем хотелось. Но достаточно, чтобы победить.
И тут всё сломалось.
— Мы хотим добавить ходатайство, — встал Игорь. — О признании Натальи Валерьевны психически нестабильной, с необходимостью проведения экспертизы.
Молчание.
Пауза.
Михаил Степанович застыл, как памятник. Даже судья приподняла бровь.
— Что? — тихо спросила Наталья. — Ты, мразь, что сейчас сказал?
— У нас есть доказательства: переписки, угрозы, нестабильное поведение, — продолжал Игорь с тем мерзким, спокойным тоном, которым говорят люди, у которых уже нет ни капли совести. — Она недавно вызывала полицию, кричала, что я вор, вела себя неадекватно…
— Я вызвала, потому что ты пытался залезть в сейф с моими документами! — вскинулась она. — Ты чего добиваешься, Игорь?
— Безопасности, — фальшиво пожал плечами он. — И честности.
Судья зафиксировала ходатайство. Михаил Степанович встал.
— Уважаемый суд, это попытка затянуть процесс и использовать психологическое давление. Мы подаём встречное заявление — на клевету и попытку манипулирования через юридические механизмы.
— Это всё не имеет отношения к делу! — крикнула блондинистая юристка.
— Да ты вообще молчи, юридическая ты подстилка! — сорвалась Наталья.
Судья ударила молотком.
— Заседание переносится. Повторное слушание — через две недели. Суд разберётся.
Все встали. Наталья медленно повернулась к Игорю.
— Ты правда решил меня уничтожить? — голос дрожал. Но не от страха — от ярости. — Я просто хочу справедливости, — ответил он и отвернулся.
Через два дня Наталья умерла. Инсульт. У подъезда. Упала с сумкой в руках, с пакетом, в котором был отчёт о финансовых операциях, напечатанный с сайта банка.
Лена нашла её, когда уже всё было кончено.
Финал
На похоронах Игорь стоял в сторонке. Лена не подошла к нему. Он не подошёл к ней.
Юристка стояла сзади, в чёрных очках, явно не по погоде. Ни одной слезы. Ни одного слова.
В доме Натальи — её фотографии. Рамки. Стены. Всё напоминало о том, кем она была: живой, сильной, настоящей.
Игорь подал в суд на наследство. Лена отказалась идти на примирение.
Она стояла у могилы и сказала тихо:
— Я не прощу. Никогда.
***
Мораль рассказа:
Никто не уходит просто так. Иногда предательство убивает не сразу — но наверняка. И смерть не всегда самое страшное, что может случиться. Гораздо страшнее — умереть при жизни, забыв, кто ты есть.
