— Миша, — сказала я, — ты в каком классе учишься?
— Во втором «Б», — ответил он, старательно облизывая мороженое.
— И какой предмет тебе больше нравится?
— Окружающий мир. И информатика. У нас робота можно собирать на информатике.
— Угу, — он кивнул. — «Гарри Поттера» читаю сейчас. И про космос ещё.
Я посмотрела на Андрея. Он наблюдал за сыном с такой нежностью, с такой мучительной тоской, что у меня сдавило горло.
— А где ты будешь… лечиться? — спросила я тихо.
— В хосписе на Таганке. Хорошее место. Там разрешают детям приходить.
Дома я достала старый фотоальбом. Наша свадьба, 2001 год. Мне двадцать три, ему — двадцать семь. Я в белом платье, он в тёмно-синем костюме. Счастливые, пьяные от любви и уверенности в будущем. Потом годы, слоившиеся один за другим: отпуск в Крыму, ремонт в квартире, Новый год у друзей, День рождения его матери…
На многих снимках мы втроём — я, Андрей и Васька, рыжий кот, которого подобрали на даче. Васька умер три года назад от почечной недостаточности. Я похоронила его в парке, под старой липой. Одна.
Последняя наша совместная фотография — 2014 год, май. Мы с Андреем в Парке Горького, едим клубничное мороженое. Через полгода он ушёл.
Мы так и не родили детей. Всё откладывали — то карьера, то квартирный вопрос, то «давай ещё пару лет для себя поживём». Когда наконец решились, начались проблемы: выкидыш, потом внематочная, потом долгое, мучительное лечение. Ничего не помогало. А потом появилась она — Виктория, молодая сотрудница архитектурного бюро, где работал Андрей. И через год после его ухода родился Мишка.
Я захлопнула альбом и подошла к окну. Снег всё падал, укрывая город белым одеялом милосердия.
На следующий день я приехала к ним. Обшарпанный подъезд пятиэтажки на окраине Москвы, квартира на четвёртом этаже. Дверь открыл Мишка.
— Здравствуйте, — сказал он. — Папа в ванной. Он скоро выйдет. Проходите.
Квартира была маленькая, двухкомнатная. В гостиной — диван, стол, книжные полки, забитые книгами. На стенах детские рисунки, приколотые кнопками. На полу — конструктор «Лего».
— Это ты рисовал? — спросила я, разглядывая акварельный пейзаж.
— Да. Это наша дача. То есть, не наша… мы её снимали летом.
Из ванной вышел Андрей, бледный, с мокрыми волосами. Он опирался на трость.
— Маша, ты пришла, — его глаза на измождённом лице казались огромными. — Проходи, садись. Миш, поставь чайник.
Мальчик кивнул и ушёл на кухню.
— Дисциплинированный, — заметила я.
— Привык заботиться обо мне, — вздохнул Андрей, тяжело опускаясь на диван. — Последние месяцы… нелегко ему.
— Я хочу понять, Андрей, чего именно ты от меня хочешь, — сказала я прямо. — Ты предлагаешь мне стать опекуном твоего сына? Официально?
— Да, — он кивнул. — Если ты согласишься. Я уже говорил с юристом. Бумаги готовы, нужно только твоё согласие.
— А Мишка? Он знает о твоих планах?
— Знает, что будет жить с тобой. Я ему рассказал.
Андрей потёр переносицу:
— Он ребёнок, Маша. Конечно, он напуган. Конечно, он хочет, чтобы всё было, как раньше. Но он понимает… насколько может понимать восьмилетний мальчик.
Из кухни вышел Мишка с подносом, на котором стояли три чашки с чаем и вазочка с печеньем.
— Вы любите с лимоном? — спросил он меня. — У нас есть лимон.
— Люблю, — ответила я. — Спасибо.
Мы пили чай, разговаривая о пустяках. О погоде, о книгах, о школьных делах Мишки. Обходили главное, как обходят полынью на замёрзшем озере.
— Миш, пойди собери вещи для больницы, — сказал наконец Андрей. — Помнишь, я просил тебя сложить книжки и планшет?
Когда мальчик ушёл в другую комнату, Андрей повернулся ко мне:
— Нет, — покачала я головой. — Это… слишком неожиданно, Андрей. Я не могу вот так сразу.
— Маша, — его голос был тихим, но твёрдым. — Я не протяну и месяца. Врачи говорят — две-три недели. Он останется один. Совсем один.
— А она? — спросила я, впервые произнося вслух вопрос, который мучил меня все эти годы. — Как вы жили с ней? Ты был счастлив?
Он помолчал, глядя в свою чашку.
— Мы были разные люди, Маша. Я любил её, да. Но счастлив… это сложно. Викины родители были против нашего брака — я разведённый, старше на пятнадцать лет. Она порвала с ними отношения. Потом родился Мишка, начались бытовые проблемы. Она хотела продолжать карьеру, я настаивал, чтобы она сидела с ребёнком. Ссорились, мирились. А потом… эта авария.
— Ты её любил больше, чем меня? — вопрос вырвался сам собой, глупый, детский.
Андрей поднял глаза, и я увидела в них боль и усталость человека, который уже одной ногой стоит по ту сторону жизни. Человека, которому нет смысла лгать.
— Нет, Маша. Не больше. Просто иначе. С тобой было спокойно и надёжно. С ней — ярко и тревожно. Я думал, что так живее. Что так и должно быть. Мне казалось, что наша с тобой жизнь стала… слишком предсказуемой.
Я горько усмехнулась:
— А в итоге оказалось, что предсказуемость — не такая уж плохая вещь?
— В итоге оказалось, что я потерял двух женщин, которые могли бы сделать меня счастливым, — он закрыл глаза. — Прости меня, Маша. Если можешь.
В комнату вернулся Мишка с рюкзаком.
— Папа, я всё собрал. Можно взять «Монополию»? В прошлый раз медсестра Света говорила, что тоже умеет играть.
— Конечно, бери, — кивнул Андрей и посмотрел на часы. — Через час за нами приедет машина из хосписа.
— Тогда я, наверное, пойду. Вам нужно…
— Тётя Маша, — вдруг перебил меня Мишка. — А правда, что у вас есть библиотека? Прямо своя?
— Не совсем своя, — улыбнулась я. — Я там работаю. Заведую отделом детской литературы.
— Круто, — искренне сказал он. — А туда можно приходить просто так? Посидеть почитать?
— Можно, — кивнула я. — У нас хороший выбор книг. И мероприятия для детей бывают. Мастер-классы, чтения…
— Мишка у меня книжный червь, — с гордостью сказал Андрей. — Весь в тебя.
