Плакать он начал ночью. Я проснулась от тихих всхлипываний, доносившихся из его комнаты. Встала, подошла к двери, прислушалась. Он плакал, уткнувшись в подушку, стараясь не шуметь.
Он затих, делая вид, что спит. Я подошла, села на край кровати.
— Нет, — голос из-под одеяла. — Я просто… немного.
Я положила руку ему на плечо:
— Можно поплакать. Это нормально.
— Папа сказал… надо быть сильным. Мужчиной.
— Папа тоже плакал, — тихо сказала я. — Ты же сам говорил.
Мишка повернулся ко мне, его лицо было мокрым от слёз:
— Я боюсь, что забуду его. И маму. Как они выглядели, как говорили. Всё забуду.
— Не забудешь, — я осторожно погладила его по голове. — У нас есть фотографии. И я буду рассказывать тебе о нём. И о себе. И о том, как мы жили. Всё, что ты захочешь узнать.
Он приподнялся на локте:
— Правда? А папа говорил, что тебе больно вспоминать.
— Раньше было больно, — кивнула я. — А теперь… теперь по-другому.
Мишка помолчал, потом спросил:
— Можно, я посплю у тебя сегодня? Только сегодня. Я не буду мешать, просто…
— Конечно, — я откинула одеяло. — Идём.
Он лежал, прижавшись к моему боку, дышал неровно, прерывисто, как дышат уставшие плакать дети.
— Тётя Маша, — сказал он тихо. — А если я буду тебе мешать, ты меня прогонишь?
— Нет, Миша, — я обняла его. — Никогда. Я обещала твоему папе, что буду о тебе заботиться. И себе обещала.
— А если я буду плохо себя вести?
— Тогда мы поговорим об этом. И вместе подумаем, как исправить ситуацию. Но я не прогоню тебя. Никогда.
Он затих, потом прошептал:
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Миша.
Весна шла своим чередом. Таял снег, капало с крыш, набухали почки на деревьях в парке напротив дома. Мишка ходил в новую школу — благо, мы нашли хорошую недалеко от дома. Он быстро влился в коллектив, подружился с несколькими мальчишками. Учительница хвалила — способный, внимательный, серьёзный не по годам.
По вечерам он делал уроки за столом на кухне, а я готовила ужин. Иногда он помогал — нарезал салат, раскладывал приборы, замешивал тесто для блинов. Мы смотрели вместе кино по выходным — детские фильмы, которые я пропустила за эти годы, и старые добрые советские картины, которые помнила с детства. Ходили в парк, в зоопарк, в планетарий. В мае съездили на два дня в Ясную Поляну — внезапно выяснилось, что Мишка обожает Льва Толстого, точнее, одну его детскую повесть, которую они проходили в школе. Он бродил по усадьбе, восхищённо разглядывая старые вещи, деревья, посаженные самим писателем, комнаты с простой мебелью.
Иногда нам было трудно. Иногда он закрывался в своей комнате и не хотел разговаривать. Иногда плакал по ночам, когда думал, что я не слышу. Иногда я тоже плакала — в ванной, тихо, включив воду, чтобы не было слышно всхлипов.
В июне мы поехали на две недели в Крым, в маленький пансионат на берегу моря. Мишка плавал с маской, собирал ракушки, объедался черешней и абрикосами. Его худые плечи и руки покрылись ровным загаром, волосы выгорели до белизны, щёки порозовели. Он стал похож на обычного беззаботного мальчишку, а не на маленького старичка с печальными глазами.
В один из вечеров мы сидели на пляже, смотрели на закат. Красное солнце тонуло в море, небо горело всеми оттенками алого и розового.
— Красиво, — сказал Мишка. — Как в сказке.
— Да, — кивнула я. — Очень красиво.
— Тётя Маша, — он повернулся ко мне. — А можно тебя спросить?
— Ты не жалеешь, что взяла меня?
Я посмотрела на него — худенького мальчика с выгоревшими волосами и серьёзными глазами. С Андреевыми глазами.
— Нет, Миша, — сказала я. — Не жалею. Ни минуты не жалела.
Он помолчал, потом сказал:
— Я тоже не жалею, что живу с тобой. С тобой хорошо.
Мы сидели на пляже, пока солнце полностью не скрылось за горизонтом. Потом пошли домой — в маленький номер пансионата с двумя кроватями и видом на сосны. Дома нас ждал ужин, книги, настольные игры, разговоры перед сном.
Дома нас ждала жизнь — не та, о которой я мечтала когда-то, но та, которую научилась ценить. Жизнь, в которой есть место прощению, милосердию и надежде. Жизнь, которую мы строили вместе — я и мальчик с Андреевыми глазами.
Прошло три года. Мишке уже одиннадцать, он перешёл в пятый класс, увлекается шахматами и робототехникой. Мы по-прежнему живём вдвоём, хотя моя жизнь изменилась — полгода назад я встретила хорошего человека, и, кажется, у нас всё серьёзно. Павел — вдовец, инженер, спокойный, надёжный. У него взрослая дочь, живёт отдельно. Мишка и Павел подружились — вместе ходят на рыбалку, чинят технику, обсуждают футбол. Возможно, скоро мы начнём жить вместе.
Иногда я достаю старый фотоальбом — тот самый, с нашими с Андреем фотографиями. Теперь там есть и другие снимки: Мишка на выпускном в начальной школе, Мишка с шахматным кубком, Мишка на море, Мишка и я в Третьяковской галерее, зимой в парке, летом на даче у друзей.
А иногда мы с Мишкой ездим на кладбище — навестить Андрея. Кладём цветы, молчим, каждый думает о своём. Мишка — об отце, которого помнит всё меньше с каждым годом, как ни старается удержать в памяти. Я — о мужчине, которого когда-то любила, потом ненавидела, а потом простила.
Мы возвращаемся домой в электричке, смотрим в окно на проплывающие мимо дачные посёлки, поля, леса. Мишка дремлет, прислонившись к моему плечу. А я думаю о странных путях, которыми идёт жизнь. О том, как из горя и боли может вырасти что-то хорошее. О том, что иногда нужно просто принять то, что даёт тебе судьба — не обязательно с радостью, но с достоинством и мужеством.
В конце концов, разве не в этом смысл? Принимать то, что дано. И делать с этим лучшее, на что ты способен. 📖 А если вы любите сильные, честные, местами горькие, но настоящие истории — посмотрите эти:
🔸 «Моя подруга утешала меня после измены мужа…» 🔸 «Я отравила мужа моей сестры…» 🔸 «Она предала меня ради мужчины…»
🔗 Просто нажмите — и погрузитесь в реальность, которую не покажут по ТВ.
