Сын плюхнулся на диван и включил телевизор, как делал всегда, приходя к ней — словно был у себя дома.
— Мам, это было двадцать лет назад. Пора отпустить обиды.
Тамара почувствовала, как внутри нее закипает ярость.
— Отпустить обиды? — переспросила она, повышая голос. — Ты хоть представляешь, через что я прошла? Мне пришлось начинать жизнь заново в сорок пять! Искать работу, обеспечивать вас, пока ваш отец развлекался с молоденькими девочками!
— Ты всегда работала, мам, — устало заметил Максим. — И нас он обеспечивал исправно, тут не придерешься.
Тамара сжала кулаки. Конечно, Виктор платил алименты. Даже больше положенного. Но как измерить деньгами предательство? Унижение? Бессонные ночи, полные слез?
— Когда мы разводились, твой отец сказал, что хочет быть свободным. Что ж, пусть наслаждается своей свободой сейчас, — жестко произнесла она.
В больничной палате пахло лекарствами и старостью. Тамара стояла у двери, не решаясь войти. Дети настояли на том, чтобы она хотя бы навестила бывшего мужа.
— Иди уже, — подтолкнула ее Катя. — Он не кусается.
Тамара бросила на дочь колючий взгляд и вошла в палату. Виктор лежал на кровати, неестественно прямой, неподвижный с правой стороны. Его глаза были закрыты, но дыхание — ровным. Седые волосы, морщинистое лицо, обвисшая кожа на шее — Тамара с трудом узнавала в этом старике мужчину, которого когда-то любила.
Она села на стул рядом с кроватью, положила на тумбочку пакет с фруктами, который дала ей Катя.
— Привет, Витя, — произнесла она, удивляясь своему спокойствию.
Глаза Виктора медленно открылись. Он узнал ее — она увидела это по тому, как дернулся уголок его рта в попытке улыбнуться. Левая рука слабо приподнялась, словно пытаясь дотянуться до нее.
— Та… ма… — выдавил он, и в его мутных глазах блеснули слезы.
Тамара почувствовала, как что-то сжимается внутри нее. Она не хотела жалеть его. Не хотела чувствовать ничего, кроме равнодушия. Но воспоминания нахлынули волной: их первая встреча, свадьба, рождение детей, совместные отпуска, маленькие радости и большие ссоры.
— Как ты, Витя? — спросила она, не зная, что еще сказать.
Он покачал головой, слезы скатились по морщинистым щекам.
— Про… про… сти… — с трудом выдавил он.
Тамара застыла. Она ждала этих слов двадцать лет. Представляла, как швырнет их ему в лицо, когда он приползет просить прощения. А теперь, глядя на этого сломленного старика, не находила в себе ни злорадства, ни удовлетворения. Только усталость.
— Он может жить в твоей второй комнате, — заявил Максим, когда они с Катей и Тамарой пили чай в больничном буфете. — Она все равно пустует с тех пор, как я съехал.
Тамара отставила чашку, прожигая сына взглядом.
— То есть вы все уже решили, да? Даже не спросив меня.
Катя примирительно подняла руки.
— Мам, мы просто предлагаем. Это не приказ.
— Но вы даже не рассматриваете других вариантов, — процедила Тамара. — Может, в вашем представлении я обязана его содержать, но это не так. Я никому ничего не должна.
Максим вздохнул с тем высокомерным выражением, которое появлялось у него всякий раз, когда кто-то, по его мнению, вел себя неразумно.
— Ты всегда говорила нам, что семья важнее всего, мам. Что надо поддерживать друг друга.
— Да, семья! — воскликнула Тамара, повышая голос так, что на них обернулись посетители буфета. — А он — не семья! Он предал нас, забыли?
Лицо Максима исказилось от гнева.
— Нет, мама, это ты забыла! Забыла, как он впахивал на трех работах, когда ты решила, что нам нужна трехкомнатная квартира! Забыла, как он отказывал себе во всем, чтобы мы с Катей могли ходить в хорошую школу, на секции! Как чинил все дома сам, потому что денег на мастеров не хватало!
Тамара ошеломленно смотрела на сына. Она никогда не слышала от него таких слов.
— Да, он изменил тебе, — продолжал Максим, понизив голос. — Это было подло. Но до этого он двадцать пять лет был тебе хорошим мужем и нам — хорошим отцом. Неужели это ничего не значит?
