Дашу всегда удивляло, как тонко слышны в старых панельных домах чужие жизни: щёлкнет ли у соседа розетка или вздохнёт кто‑то через стену — волна звука ныряет в бетон, отскакивает и забирается прямо под кожу. В июньский полдень, когда дворы пахнут раскалённым асфальтом и мокрой берёзовой листвой, она лучше всего понимала, чем живёт их лестничная площадка: кто ругается, кто сверлит, кто тоскует молча, трогая оконные рамы. Её собственная квартира номер сорок два держала внутри запахи котлет и корма для кота, а ещё — напряжение, которое сгущалось месяцами, как густой дождь, собираясь вылиться единственным порывом.
В тот день Виталик, муж, пришёл с работы раньше положенного. Даша сидела на кухне, переводила статьи о нейрохирургии для частного бюро, и даже не услышала, как щёлкнул замок — так громко фыркал кипящий чайник. Она только отметила краем глаза: дверь открылась и тут же закрылась. Никакого приветствия. Чайник свистнул, прыгнул на плите; она сняла, залила заварку, и уже собиралась крикнуть: «Ты дома?» — но словно что‑то удержало. Из зала вместо ответа послышался другой голос — приглушённый, но безошибочно знакомый, жестковатый, с отрывистыми окончаниями: мама Виталика, Софья Павловна.
Даша прошла до самой двери кухни, приоткрыла её, пытаясь понять, включён ли громкий динамик на телефоне мужа или свекровь приехала. Розетка у дверного косяка привычно трещала, а с дивана тянулась витиеватая нитка разговора.
— …Это надо было давно решить, — отчётливо сказала Софья Павловна.
— Мам, ну не заводись, — Виталик говорил вполголоса, но стальной оттенок в его интонации шёл вразрез с осторожностью. — Я же говорил: пока у неё контракт с этой конторой, трогать не буду.
— Контракт! — фыркнула свекровь. — Сколько можно прятаться за её эти бумаги? Ты даже не в курсе, в месяц ли она переводит или раз в полгода! Она сидит дома и тянет из тебя. Сколько у неё сейчас? Ну? Ты знаешь?
— Не совсем… — муж вздохнул. — Две‑три недели могут быть пустыми.
— Вот именно! Я считаю, пора. Есть та, что готова уважать нашу семью. — В голосе Софьи Павловны мелькнула жёсткая победа. — Надя из банка — девочка золотая. Работает, нос при этом не задирает. С родителями мы уже познакомились. Ты сам говорил: с Надей чувствуешь себя мужчиной.
Даша застыла. Рядом тикали настенные часы, каждое движение стрелки отзывалось ударом ниже живота. Она не знала никакой Нади, а «золотую» Надю, оказывается, уже приняли в их семейный круг без её участия.
— Мам, Надя — это просто общение, — Виталик хрипло засмеялся. — Не бери в голову.
— А зря! Девчонка молодец. А эта твоя переводчица… — Софья Павловна сделала паузу на вдох. — Она тормозит твой рост, сынок. С её фрилансом мы никогда не переедем в нормальное жильё. Ты можешь зарабатывать больше, если перестанешь на себе тащить чужие амбиции.
— Я уже устроился в строительный центр финансовым директором, — сухо напомнил Виталик. — Заработок мой, под мои кредитки взят. Даша мне не мешает.
