— Ну ты только посмотри, Сашенька, какие у тебя окна немытые! — с порога заявила Вера Михайловна, не раздеваясь и не снимая своих неизменных лаковичей, блестящих, как у советской манекенщицы в журнале «Работница».
Александра тяжело вздохнула. Она в очередной раз открыла дверь, не посмотрев в глазок. Ошибка.
— Вера Михайловна, здравствуйте, — натянуто улыбнулась она, — вы ведь вчера были. И позавчера.
— А что, если завтра приду — ты тоже пересчитаешь? — с лёгкой насмешкой вскинула брови свекровь. — Я ж не по развлечениям шляюсь, как некоторые. Я — внуков хочу! Да и Кирюшу надо кормить нормально, а не этими полуфабрикатами!
«Какие внуки, Вера Михайловна, мне сорок два, вашему сыночке сорок пять, а он ещё даже кастрюлю не умеет вскипятить без указки», — подумала Александра, но вслух, конечно, не сказала. На этот уровень агрессии она ещё не опускалась. Пока.
Квартира принадлежала Александре. Её первая, выстраданная: с ипотекой, двумя подработками, нервами и чёртовыми ремонтниками, которые не пришли в назначенный день. И теперь по этой квартире, как по дачному участку, уверенно ходила женщина, которая не вложила в неё ни копейки, но считала, что имеет право на всё.
— Где Кирилл? — деловито огляделась свекровь. — Машина стоит, значит, дома?
— Душ принимает, — Александра с трудом подавила раздражение. — У него были ночные.
— Ох, эти его ночные… — Вера Михайловна брезгливо сморщила нос. — А тебе бы подумать, что мужчине нужно отдыхать! И не нагружать его своими истериками, да?
— Вы сейчас с кем разговариваете? — Александра села на подлокотник дивана и скрестила руки на груди. — Со мной или с голосами в голове?
Свекровь замерла. На секунду. Потом выдохнула сквозь зубы:
— Это моя вина. Надо было с самого начала не пускать тебя к нему. Ты слишком… самостоятельная. У таких женщин семьи не бывает. Они только пространство занимают. И воздух портили.
Александра чуть не рассмеялась. Нервно. Вместо этого встала и пошла на кухню.
— Пейте чай. У меня нет сил ругаться.
— Чай? Вот ты и вся такая: «пейте чай». Женщина должна быть тёплой, мягкой, как булочка, а не как ледяная курага! Ты думаешь, он с тобой счастлив?
«Он»? Кирилл? Счастлив? Мужчина, который разговаривает с ней исключительно фразами вроде: «Ты видела мои носки?», «Что у нас поесть?» и «Ну маме обидно, понимаешь?»…
— Спросите у него, — бросила она, глядя в окно. — А ещё лучше — у его новой подруги, с которой он кофе пил в “Шоколаднице” вчера утром.
— То, что видела. Блондиночка, ногти как у вашей Татьяны Петровны — соседки, помните? Только грудь больше. Гораздо. И Кирилл был с ней не как с коллегой. Улыбался. Зубы показал. А мне он их не показывал уже два года.
Наступила тишина. Вера Михайловна молча стояла на пороге кухни, как будто выбирала: броситься на невестку или упасть в обморок. Победило первое.
— Это ты во всём виновата! Ты его довела! Ты же ничего ему не дала: ни уюта, ни детей, ни нормальной еды! Он с тобой как чужой жил! А ты, неблагодарная, ещё и смеешь…
— Замолчите, — тихо сказала Александра. — Это моя квартира. И я не собираюсь слушать, как вы мне диктуете, как жить. Я вас не звала.
— А я не спрашивала, можно ли приходить! Кирилл — мой сын! И если он не скажет мне «не ходи», я буду приходить! Потому что у вас нет семьи! Потому что ты — ошибка!
