Ольга жарила картошку. Масло шипело, кипело, подскакивало на сковороде, как нервный тик у человека, у которого вот-вот сорвёт крышу. На кухне стоял запах лука, пережаренной жизни и прогорклой надежды. За столом восседала Валентина Ивановна — не просто свекровь, а памятник эпохе советского материнства: всезнающая, обиженная и крайне вредная. Она листала глянцевый журнал, где женщины с безупречным макияжем позировали на фоне моря.
— Все мои подруги этим летом едут на море, — протянула она, как актриса провинциального театра в финальной сцене трагедии. — А я что, хуже всех? Буду сидеть одна в душной квартире, как последняя нищенка?
Ольга не повелась. Она знала, что за этими словами следует. Не впервой. Это как в плохом сериале: предсказуемо, раздражающе и почему-то всегда с повтором.
— Валентина Ивановна, может, вы забыли, что Максим третий год не работает? Я одна тащу весь этот карнавал на себе, — сказала она, мешая картошку с такой злостью, будто надеялась, что ею можно будет заодно поджарить и тёщу.
— Ну и что? — фыркнула свекровь. — Ты же женщина с возможностями. Не можешь накопить на отпуск для матери мужа? Это ж пятьдесят тысяч. Сущие копейки для тебя. Чай, не в ПТУ работаешь.
Сущие копейки, ага. Особенно когда из твоей сумки регулярно испаряются «копейки», которые свекровь тратит на «лекарства». Лекарства эти, правда, почему-то по рецепту от «Летуаль».
— А в каком это моем «положении»? — тихо, но с опасной интонацией уточнила Ольга, поворачиваясь.
— При твоей зарплате, трехкомнатной квартире, стабильной работе… — начала Валентина Ивановна, уютно развалившись, как генеральный директор на собрании совета акционеров.
Ольга выключила плиту. В комнате запахло не только картошкой, но и войной.
— Послушайте, — сказала она, садясь напротив, — я оплачиваю квартиру, счета, еду. Максим ищет себя уже три года. Может, пусть найдет работу? А вы — не отпуск, а совесть?
Свекровь взлетела со стула, как фурия.
— Неблагодарная! Кто тебя учил, как варить борщ и заботиться о муже?! Кто, если не я, сделал из тебя нормальную жену?
— О да, — сухо усмехнулась Ольга. — Особенно помогло то, что вы вселились в мою квартиру, когда свою проиграли на каких-то аферных «высоколиквидных бумагах».
В этот момент в квартиру вошёл Максим. Муж. Мужчина с внешностью инженера и душой диванной подушки. Услышал последний пассаж матери, нахмурился, как будто от него зависело хоть что-то в этом доме.
— Что происходит? — лениво поинтересовался он, снимая куртку.
— Жена мне в отпуске отказывает! — тут же закудахтала Валентина Ивановна. — У неё премия, а она жадничает! Пятьдесят тысяч для неё — копейки, а для меня — отдых, здоровье, жизнь!
— Олечка, ну правда, — загудел Максим. — Помоги маме. Это ж всего ничего.
— Максим, — медленно, словно разговаривая с ребёнком, заговорила Ольга. — Ты не работаешь три года. Я тяну вас обоих. Почему я должна ещё и на отпуск скидываться?
— Деньги, деньги… — скривился он. — Всё у тебя в жизни про деньги.
— Потому что кроме денег вы ничего от меня не хотите. Ни ласки, ни разговоров — только карта и пин-код.
Свекровь ушла в комнату с демонстративным стуком. Максим последовал за ней. Два сапога пара — один дырявый, второй вонючий.
