На следующий день случилось нечто, способное всколыхнуть даже самых терпеливых. Начальник вызвал Ольгу к себе. Игорь Петрович, известный в коллективе как «Игорёк на премии лёг», улыбался как кот, нализавшийся сметаны.
— У нас хорошие новости. Проект выстрелил. Вам начислена премия. Приятная сумма — сто семьдесят тысяч.
Сто семьдесят. Не сорок, не пятьдесят. Сумма, которая могла стать стартом новой жизни. Или хотя бы новым автомобилем, чтобы не таскаться каждый день, как шпротина в банке, по транспорту.
Ольга вернулась домой с квитанцией в сумке и странным ощущением нарастающего хаоса. И не ошиблась.
Утром она застала Валентину Ивановну, копающуюся в её сумке. Внимание: не около, не рядом, не мимо проходила — а прямо в кармане, с жадным прищуром сищика.
— Что вы делаете?! — возопила Ольга.
— Таблетки ищу от головы, — спокойно ответила свекровь, выуживая вместо анальгина бумагу.
— Это моя квитанция. Отдайте.
— Сто семьдесят тысяч?! — Валентина Ивановна закричала так, что в доме напротив перестали работать дрели. — Максим! Сюда! Она прячет от нас деньги!
Максим пришёл, потянулся и зевнул.
— Она получила премию и скрыла! А мне говорит: «Нет денег!» — гремела мать, размахивая бумажкой, как знаменем.
— Оля, это правда? — спросил он, глядя на жену взглядом, полным предательства и пассивной агрессии.
— Да, правда. Это моя премия. Я её заработала, а не выцарапала из чужой сумки.
— Ты что, на себя всё потратишь?! — закричала Валентина Ивановна. — А как же отпуск? Как же здоровье матери твоего мужа?!
— Вы серьёзно?! — Ольга уже почти смеялась. — Вы считаете, что я обязана спонсировать ваши шмоточные туры и мамины фантазии про “все подруги едут в Крым”?
— Ты могла бы и подумать о маме. Ей тяжело.
— Да что у неё тяжелого?! — сорвалась Ольга. — Вы вдвоём тяжёлые. Обуза, а не семья!
И тогда она сказала те самые слова, которых боялась много месяцев: — Собирайте вещи. И уходите. Оба.
— Ты не можешь! — заорала свекровь. — Это дом семьи!
— Это МОЙ дом. Купленный на МОИ деньги. За МОИ нервы. А вы — нахлебники, которых я кормила три года.
Дверь захлопнулась перед лицами. И в этот момент Ольга поняла: всё. Она не просто вырвалась. Она выжила.
Прошло две недели с тех пор, как Ольга выставила бывших родственничков за дверь. Две недели тишины, свободы и неестественного спокойствия. Слишком спокойно, даже тревожно. Потому что в этой истории никто не собирался сдаваться.
Однажды вечером, когда Ольга, наконец, почувствовала вкус безмятежности — заварила себе чай с мятой, завернулась в плед и включила кино без чьего-либо «попкорн забыла!», «опять твои скучные фильмы!» — в дверь позвонили.
Она, наивно полагая, что это курьер с посылкой из интернет-магазина, подошла к двери. За дверью стояла она. Королева драмы. Сама Валентина Ивановна. С клетчатой сумкой на колесиках и лицом, на котором отражалась смесь священной обиды, театральной надежды и чуть-чуть наглости.
— Оля, — начала свекровь голосом, как будто собиралась исповедаться. — Нам поговорить надо. По-человечески.
Ольга молча смотрела на женщину, которая последние три года «по-человечески» вытягивала из неё нервы, силы и деньги.
— Я не заходить, — подняла руки Валентина Ивановна. — Я просто сказать. Пять минут, не больше.
