— Ты опять забыл заплатить за электричество, Олег! — Любовь Ивановна хлопнула дверцей буфета так, что тот жалобно скрипнул, будто поддержал её негодование.
Олег, развалившийся на диване с телефоном в руках, даже не вздрогнул.
— Ма, ну я тебе говорил: у меня в приложении опять ошибка вылезла. Я думал, ты сама заплатишь, как обычно…
— Как обычно?! — Любовь Ивановна поставила чашку с кипятком на стол с такой силой, что брызги чая полетели на клеёнку. — Олег, тебе тридцать один год! Ты хоть когда-нибудь собираешься взять на себя хоть что-то, кроме своего носа?!
Он поднял глаза. Красные, не выспавшиеся. Волосы торчали в разные стороны, а на футболке остался след от кетчупа — вчера ел шаурму. На деньги матери, разумеется.
— Ну вот, опять начинается. Только с утра нормально посидеть нельзя. Всё ты, да ты… — буркнул он и перевернулся на бок, продолжая листать телефон.
— Нормально посидеть?! — голос матери уже срывался. — Ты месяц назад развёлся с женой, вернулся ко мне с носками в пакете, и до сих пор, Олег, ни одного собеседования! Ни одной вакансии не посмотрел! Ты вообще понимаешь, что тебе скоро алименты платить?!
Он усмехнулся — даже не зло, а как-то вяло, почти с жалостью к ней, старой дуре, которая всё ещё переживает.
— Ну чего ты орёшь? Лена сама виновата. Была бы поспокойнее, не ушла бы.
— Лена?! — Любовь Ивановна даже замолчала на секунду, будто от удивления потеряла до речи. — Да она с ума сошла, что так долго тебя терпела! Она тебя кормила, стирала, работу предлагала! А ты… ты… — она схватилась за сердце. — Ты в «танчики» играл сутками, Олег! В тридцать лет! С унитазом не разобрался — она вызывала сантехника! С котом не гулял — она таскалась, беременная!
Он снова фыркнул. Про унитаз он действительно не знал — думал, сам «починится». Как и жизнь.
— Не заводись, ма, у тебя давление. Сестра тебе говорила — успокаивающее пей.
И вот тут Любовь Ивановна впервые дрогнула. Она вдруг села, тяжело, как мешок с картошкой, глядя в одну точку. Чашка с чаем стояла нетронутая. Запах аптечной ромашки заполнил кухню, и наступила короткая, гнетущая тишина.
— Сестра, — повторила она вдруг с кислой гримасой. — Конечно. Умная, работает в банке. Всегда права. И ты для неё — позор семьи. Только это её не освобождает от участия, между прочим.
— Ну, скажи спасибо, что хоть она тебе на юбилей салат нарезала, — буркнул Олег. — А то я вообще не видел смысла её звать.
Любовь Ивановна медленно повернула к нему голову.
— Олег… — в её голосе появилось что-то новое. Не гнев, не жалость. Тревога. — Ты хоть понимаешь, что ты остался один? Сестра тебя ненавидит. Жена ушла. У тебя будет ребёнок, а ты…
— Да не будет никакого ребёнка, — буркнул он. — Она специально наврала, чтобы меня привязать.
Любовь Ивановна встала. Медленно подошла к столу, достала из сумки белый конверт. И молча положила его перед сыном.
— Это повестка в суд. На алименты. И справка из женской консультации. Ты — отец, Олег.
Молча смотрел на бумагу, как будто она была на японском. Или в шутку. Или не про него.
— Они… не могли так быстро… — выдохнул он.
— А ты думал, беременность — это как подписка на сериал? Сегодня подписался, завтра отменил? — холодно бросила она.
— Ма, ну ты же понимаешь… я не могу сейчас… Я ж ничего не зарабатываю…
