Елена сидела в постели с открытым ртом. Как-то сразу вспомнилось всё: как она оплачивала ипотеку, как делала ремонт, как покупала Сергею новую куртку вместо того, чтобы взять себе сапоги, потому что «он весь зиму в одной и той же ходит».
— Сергей. Муж. Который, видимо, теперь принимает семейные решения не с женой, а с мамой.
— Ну, он… у меня. Вчера вечером приехал. Он волновался за Кирилла. А ты…
— Ты же выгнала брата, как собаку, Елена. Ну прости, но у меня нет других слов. Это была не ты. Это была какая-то чужая, жёсткая женщина. С обидой в голосе. С каменным лицом. Ты будто его ненавидела.
— А знаете что, Валентина Петровна? — Елена вдруг почувствовала, как её голос обострился до опасного ледяного уровня. — Вы правы. Это была чужая. Та, которая больше не хочет быть жертвой вашей доброты. Которая поняла, что в этом доме уважение получают только те, кто ничего не делает, но громче всех орёт. Вы с Сергеем — отличная пара. Мамочка и сынок. Вечная пара. Поздравляю.
— Елена, не драматизируй. Это просто временно.
— А я вас всех отпускаю. Кирилла — к его мечтам о карьере. Сергея — к вам. А себя — к жизни. Где больше нет ни ваших просьб, ни ваших манипуляций. Ни ваших «малюсеньких» одолжений.
Она нажала на красную кнопку и почувствовала, как в горле скапливается горечь. Не обида. Не злость. Разочарование.
Такое тягучее, как плохой кофе. Который пьёшь утром, зная, что на кухне есть нормальный, просто лень менять капсулу.
— Ну что, — сказала она сама себе, — с добрым утром, новенькая.
Через три часа в квартиру вошёл Сергей.
Без ключей — она уже сменила замки. С чужой осторожностью — будто входил в музей, где всё вот-вот рухнет, если не дышать.
— Ты серьезно сменила замки? — удивился он, и в его голосе была обида, как у кота, которого забыли покормить.
— Да. Чтобы потом не было «я просто забыл, что ты не хочешь меня видеть». Упростим жизнь, Сергей. Без недомолвок.
Он посмотрел на неё долго. Уставший. Поседевший. Не тот, с кем она строила планы.
— Я не хотел, чтобы так вышло. Просто… я не могу бросить Кирилла.
— Ты сильная. Ты справишься.
Эти слова были финальным аккордом. Как на похоронах надежды. Не комплимент, а приговор. Ты сильная — значит, тебя можно не беречь.
Елена посмотрела на него, как смотришь на любимую кружку, которую уронили и склеили, но трещины всё равно видно.
— А знаешь, что самое страшное, Серёж? Что ты всё ещё думаешь, что любишь меня. Хотя на самом деле просто удобно живёшь рядом. Но любовь — это когда человек рядом не потому, что удобно, а потому что не может иначе. А ты смог.
Он молчал. А потом сказал то, что добило.
— Мамка звонила. Сказала, ты грубо с ней поговорила.
— Вот так. Всё кругами. Ты и она. А я — третий лишний.
Он кивнул. И вышел. Без хлопанья дверью. Без истерики.
Так, как уходят по-настоящему. Навсегда.
Через неделю она оформила развод.
Без скандалов. Без адвокатов. Он не сопротивлялся.
— Прости, — только сказал он на последней встрече.
К ней зашёл Виталик — старый друг по институту, в которого она когда-то была безнадёжно влюблена. Он принёс кофе и тёплую пиццу.
— Ну ты как? — спросил, вглядываясь в её лицо. — Как после гриппа. Слабость есть. Но уже не температурю. — А он?.. — Живёт с мамой. Кирилл, говорят, так и не нашёл работу. Но зато нашёл новую девушку. Такая же безработная. Они, наверное, там счастливые.
— Ты же знаешь, что ты — самая умная женщина, которую я знаю?
— Не самая. Просто та, которая наконец перестала быть глупой.
И в тот момент Елена поняла, что некоторые двери нужно закрывать не ради наказания, а ради спасения. Себя. Своего мира. Своих тапочек без чужих ног.
А ещё она поняла: предательство — это когда тебя заменяют в твоём собственном доме. А разочарование — это когда ты всё ещё помнишь, как раньше верила, что тебя любят.
Но теперь она знала: сама себя она любит точно. И этого больше не отдаст никому.
