Давала. Молчала. Ждала возвращения — и не дожидалась. Андрей отмахивался:
— Она старая. Ей помощь нужна. Не будь жадной.
Как-то вечером Нина Петровна внезапно встала из-за стола, подошла к стене в гостиной, погладила обои и сказала:
— Вам надо ремонт делать. Тут всё устарело. Я знаю, с кем можно договориться.
Ольга хотела возразить, но Андрей заговорил раньше:
— Мама права. У тебя же есть сбережения?
С тех пор свекровь приходила почти каждый день. С тканями, каталогами, идеями, замерщиками.
— Здесь будет итальянская штукатурка. Это дорого, но зато не для бедных.
— Может, попроще? — Ольга пыталась держаться. — Ну хоть линолеум, не паркет?
— Олечка, не позорь себя. Зачем это всё — дешёвку тащить в такой дом?
Четыре месяца Ольга жила в ремонте. С краской под ногтями, с нервами, натянутыми как бельевая верёвка. Андрей приходил вечером, ел и уходил «к другу — отдохнуть от шума».
Когда всё наконец завершилось, квартира стала словно из журнала: светлая, красивая, чужая.
— Какая красота! Вот теперь это настоящая квартира!
Нина Петровна расхаживала по комнатам, как по выставочному залу.
— Ваша квартира? — переспросила Ольга.
— Конечно моя. Я же всё придумала. Даже лампу на кухне — я выбрала!
Ольга стояла с чашкой в руках и молчала. Андрей смотрел на мать с восхищением, как будто она не обои переклеила, а храм построила.
— Да, мама, ты молодец. Конфетку из квартиры сделала.
— Теперь я буду приходить чаще. Хочется любоваться.
Любовалась — ежедневно. А вскоре начала задерживаться на ночь.
— У меня соседи затеяли ремонт, долбят с утра. Можно я у вас… ну, денёчек?
Денёк растянулся на неделю. Через пару дней она уже аккуратно разложила свои кофты в Ольгином шкафу.
— Не возражаешь? — сказала так, что и муха не пикнула бы.
Каждое утро — советы. Что и как жарить. Когда солить. Чем мыть полы.
— Масла в яичницу побольше, а соль — в самом конце. Так вкуснее.
— Я обычно солю вначале… — робко попыталась вставить Ольга.
— Моему сыну нравится, как делаю я.
В этот момент Ольга впервые почувствовала, что что-то внутри у неё… надломилось.
Андрей вроде бы всё понимал. Но делал вид, что не при чём. Он ел — с удовольствием, с аппетитом, с выражением — мамины голубцы, слушал её бесконечные рассказы, в которых каждое «я» звучало как удар в гонг, и совершенно не замечал, как с каждым днём у Ольги в голосе накапливалась усталость.
А может, и замечал, только притворялся. И притворялся, надо сказать, неплохо.
Ольга всё тянула — дом, работу, улыбку. А потом однажды, вечером, когда Нина Петровна ушла к какой-то давней подруге, у которой внезапно умер муж или кот (точно не было известно), Ольга, как говорится, созрела. До разговора.
