— Вот оно как… — Ольга Петровна хмыкнула, — значит, только и ждала, чтоб своё получить и в нору спрятаться?
— Мама, прекрати. Сейчас же.
— А ты? Ты молчишь, как всегда. Сидишь, как мебель. А я за тебя боролась, когда у тебя в тринадцать была астма, и ты не мог на физру ходить!
— Мама, не смешивай всё в одну кастрюлю. Это не обсуждение квартиры, это какая-то каша из обид.
Алина подошла к двери.
— Я думаю, пора закончить этот разговор. Мы не будем отдавать квартиру. И обсуждать это больше тоже не будем.
— То есть вы закрываете двери перед роднёй? — свекровь уже почти кричала. — Ты, Алина, эгоистка. Ты не жена, ты — собственница. Вот как таких земля носит?
Алина остановилась в дверях и бросила спокойно:
— Земля носит крепко, особенно если в ней прописана. Извините.
Они уехали в тот вечер домой. Ольга Петровна осталась у себя — с пакетами, самоваром и обидой на лице.
— Слушай, — сказал Иван, пока Алина размешивала салат, — может, ты и правда слишком жёстко?
— Может, — ответила Алина, не глядя. — Но в следующий раз она попросит передать мебель. А потом, может, предложит прописать кого-то. А потом — заменить двери. И знаешь, в какой момент заканчивается дом?
— Когда ты в нём не хозяин. А просто — временный житель.
— Ну всё, хватит сладостей, иди мой картошку.
И они поужинали. Без скандалов, без гостей и без астматиков.
Но звонок от Ольги Петровны снова прозвенел уже на следующее утро. Звонок раздался в субботу утром, ровно в 9:02. Алина лежала, уткнувшись носом в подушку, и пыталась сообразить, где она и какой день недели. Иван уже хлопал дверцей холодильника, видимо, искал сыр, который сам же и съел.
Телефон на тумбочке мигал, как маяк бедствия.
Алина выдохнула. И не ответила. Она уже научилась: если не брать трубку с первого раза, свекровь звонит ещё трижды, а потом пишет обиженное «Ну и ладно, раз вы такие» в Ватсап.
На третьем звонке Алина всё же подняла трубку. Потому что было проще выслушать монолог, чем читать длинные пассивно-агрессивные сообщения с пассивно-агрессивными смайликами.
— Алёна, привет, — начала Ольга Петровна с тем же тоном, каким в кино героини говорят: «Я умираю, но держусь». — Я всё думала, звони, не звони… Но потом решила: раз мы семья, надо говорить честно. Без фальши.
— Доброе утро, Ольга Петровна, — Алина села в кровати и зевнула. — Говорите.
— Я тебе не враг. Я же тебе добра желаю. Просто хочу, чтобы вы были счастливы. А для счастья нужна совесть. Понимаешь?
— Я вроде ничего не крала и никого не убивала. Что со мной не так теперь?
— Да всё с тобой так! Ты умная, красивая, современная. Просто эгоистка немного. Совсем чуть-чуть. На грани. Своё, своё, своё — а где же наше?
— Наше? — Алина посмотрела в окно. — Это квартира? Или Иван?
— Ты ж понимаешь, Ира с детьми реально страдает. А ты не дала даже посмотреть квартиру! Как будто мы чужие. Как будто я тебе — не свекровь, а посторонняя.
Алина молчала. Потому что если бы она начала говорить, пришлось бы орать.
— Ладно, — вздохнула свекровь. — Я зайду вечером. Обсудим по-человечески.
— Нет, — резко сказала Алина. — Не заходите. Я не приглашала.
— Ты серьёзно?! — голос у Ольги Петровны подпрыгнул. — То есть ты запрещаешь мне приходить в квартиру моего сына?!
— Которая, к слову, не его. А моя. Оформлена на меня, куплена мной, оплачивается мной. Иван в ней гость. Но, к счастью, любимый гость.
— А вот это уже хамство! — свекровь повысила голос. — Я такого не ожидала от тебя! Вот как ты разговариваешь с матерью мужа?!
— Вот так, — спокойно ответила Алина. — Потому что иначе вы не слышите. До вечера.
— Она что, опять про квартиру? — Иван стоял в дверях кухни, обмотанный полотенцем и с зубной щёткой в руке.
— Угу. Говорит, что страдают дети Иры. И что я эгоистка, потому что думаю только о себе.
— Ну, страдают, возможно, страдают, — пожал плечами Иван. — Но тут дело такое… Ты же не виновата, что Ира не умеет управляться с деньгами. И муж у неё — пьющий бревно с руками.
