Он медленно обернулся.
— Я ничего не думаю. Я хочу, чтобы всё было как раньше.
— Как раньше больше не будет, — тихо сказала она.
Такси приехало в 10:58.
Белый «Рено Логан», уставший жизнью водитель в чёрной кепке и трещиной на лобовом стекле. Самое подходящее такси для Ольги Петровны, подумала Елена и медленно отхлебнула кофе.
В кухне царила тишина. Алексей сидел, уставившись в чашку, как в бездну. Пальцы подрагивали.
Ольга Петровна ходила по квартире в туфлях на каблуке и с чемоданом на колёсиках, который противно скрипел, как будто специально издевался.
— Ну что ж, — сказала она на прощание, натянуто улыбаясь. — Весёлого вам тут быта. Живите. Как знаете. Сами. Без родни, без поддержки, без совета. Может, теперь у тебя хоть борщ нормальный появится, Леночка.
— Спасибо, Ольга Петровна, за заботу. Особенно за советы, — с безразличием ответила Елена.
— Лёша, сынок, — вскинулась свекровь, уже на пороге. — Может, ты всё же передумаешь? Поедем ко мне. Успокоишься, подумаешь. У тебя там всегда комната.
Он молчал. Только глянул на неё. А потом — на жену.
Елена стояла у окна. В халате, с чашкой. Не крашеная, не на каблуках. Просто жена. Та, с которой он пережил пять лет. Та, которая не вышла бы замуж за него, если бы не любила до глупости.
— Я остаюсь, мам, — выдохнул он. — Езжай.
— Понятно… — сухо сказала она. — Выбрал. Ну-ну. Потом не плачь. Посмотрим, как она тебе носки стирать будет.
— У нас есть стиралка, — заметила Елена, не оборачиваясь. — Очень умная. Она не орёт с утра и не комментирует мою тушь.
— Ну-ну, — повторила свекровь, и, дернув чемодан, пошла к лифту.
Дверь закрылась с металлическим стуком. Будто хлопнула судьба.
— Ну вот, — сказал Алексей после долгой паузы. — Конец. Победа.
— Это не победа, Лёш. Это просто… выбор. Твой. И поздноватый.
Она говорила спокойно. Даже слишком.
Он подошёл, хотел взять её за руку — она отстранилась.
— Не надо. Мы с тобой потеряли что-то важное. Пока ты молчал, я защищалась. Пока я защищалась — ты уходил. А теперь ты остался, когда уже не нужно.
— Я устала, Лёш. Очень. Я в этом браке была не женой, а бронежилетом. Между тобой и твоей мамой. Ты это понимаешь?
— Я думал, если всех устраивать — всем будет хорошо.
— А получилось, что всем плохо. Особенно мне.
Она встала. Выпрямилась.
— Поэтому давай так. Пока она в дороге — ты собираешь вещи. И уходишь.
Он поднял глаза. Бледный. Ошарашенный.
— То, что ты услышал. Это не месть. Это не злоба. Просто… мне нужен воздух. Без твоей мамы. Без тебя. Без этого всего.
— Но… это же наш дом. Я его тебе отдал.
— И спасибо тебе за это, — кивнула она. — Именно поэтому я тебя не выгоняю. Я прошу уйти добровольно. Чтобы сохранить хоть какое-то уважение.
Он молчал. Потом прошёл в спальню. И начал собирать вещи. Молча. Без криков. Без сцены.
Сумка, свитер, рубашка, бритва. Всё по-мужски чётко. Только в углу глаз — какая-то безнадёжная дрожь.
На пороге он остановился.
— То дверь будет закрыта, Лёш. А ты — уже другой.
Ольга Петровна больше не звонила. Ни разу. Впрочем, она и раньше предпочитала не звонить, а приезжать внезапно.
Алексей звонил. Несколько раз. Писал. Присылал «прости», «ты права», «мне жаль».
Потом был букет. Тот самый — с подсолнухами, которые она любила. И записка: «Просто знай — я понял. Но понял поздно.»
Она взяла букет. Без эмоций. Без трагедии. Просто поставила в вазу.
Потому что всё внутри уже сгорело. Тихо. Медленно. Ещё тогда — между их тишиной на кухне и скрипом чемодана.
А однажды Елена шла по улице и увидела его. Снова. У кафе.
Он сидел один. Смотрел в кофе. Ровно так же, как в тот день. Уставший, другой. Один.
И знаете, что она сделала?
И только в голове прозвучало:
