— А я — взрослая женщина. У меня это… как бы муж есть. И квартира моя.
— И что? Думаешь, он будет между нами выбирать? — в голосе матери был металл. Ирина сглотнула.
На следующий день её кошка Мотя исчезла. Просто не стало. Ирина бегала по подъезду, кричала, плакала. Алексей сидел на балконе, молчал. А Татьяна Петровна посоветовала «не заводить тварей, если они тебе дороже людей».
— Может, она выпрыгнула? Или её кто-то подобрал… — выдавил Алексей.
— А может, её кто-то выпустил? — Ирина смотрела ему в глаза. Те были пустыми.
— Ты перегибаешь, Ир. Мамка — не такая.
— Нет, Лёш. Не она «не такая». А ты — не такой. Ты никакой. Пустышка с голосом. Мама тебе и жену выберет, если попросишь.
— Нет. Я просыпаюсь. Спасибо, что помог.
Вечером Татьяна Петровна снова выдвинула новый план — она собиралась переделать кладовку под свою спальню. Потому что «ваши постоянные звуки за стенкой мешают спать, детка». Ирина рассмеялась. Громко, до слёз.
— Вы серьёзно? Мы давно даже не разговариваем, не то чтобы…
— Вот и хорошо. Больше времени для семьи. То есть для меня.
Ирина ушла в комнату. Села. Закрыла глаза.
На следующее утро она позвонила отцу.
— Пап… ты можешь приехать?
— Что случилось, Оль? — голос был строгий, как всегда, но с ноткой тревоги.
— Ты говорил, что если я позову, ты всё бросишь. Так вот. Я зову.
Она положила трубку. Сердце стучало, как кулаки в дверь закрытого РАГСа. Через два дня её жизнь начнёт меняться. А пока — она готовила омлет. На двоих. Себе и отцу. Алексей опять ушёл. Татьяна Петровна всё ещё думала, что победила.
Но у Ирины было оружие. Невидимое, но очень опасное. Решимость.
Павел Сергеевич приехал рано утром. Без звонка. Без предупреждения. В военной куртке, с папкой в руках и взглядом человека, который в девяносто третьем останавливал танк, а сейчас приехал спасать дочь от гораздо более изощрённого оружия — тёщиного напора.
Он не обнимал Ирину. Просто кивнул, глядя, как она выходит ему навстречу босиком по холодному полу.
— Ты похудела, — сказал он, как приговор. — С едой у нас тут сложные отношения, — фыркнула она.
— Судя по тарелке, где под печёнкой лежит варенье, отношения сложные у всех.
На кухне сидела Татьяна Петровна. В халате. С бигуди. И с выражением лица, которое бы и Наполеона остановило под Москвой.
— О, папа приехал, — театрально протянула она. — На смотрины? Или по старинке — с шашкой наголо?
— Павел Сергеевич, — представился он и сел за стол. — Я, так сказать, приехал на профилактику. Глянуть, что тут у моей дочери за полевой лагерь развернули.
— Ой, ну что вы… У нас всё прекрасно. Внуков бы уже начали делать, а не устраивали проверки. Я вот тут всё налаживаю, на хозяйстве.
— На чьём хозяйстве, извините?
Татьяна Петровна хлопнула ложкой по столу:
— Да вы что, думаете, я тут просто так сижу? Я всё делаю! Я людям нужна! А ваша дочка — неблагодарная! И ленивая. Ни хозяйка, ни жена! А у меня, между прочим, давление! У меня сердце!
— Пока у вас язык работает, я за сердце не волнуюсь, — сухо сказал Павел. Ирина попыталась удержаться, но всё же прыснула.
— Вот видите! Они меня травят! Объединились! Мужиков зовут — против старой женщины! Позор! — театрально взвизгнула Татьяна Петровна.
Алексей пришёл под вечер. Пахло пивом, но не сильно. Вполне терпимо. То ли с коллегами, то ли сбежал просто — чтобы не видеть, как мать соревнуется с тестем в дуэли на сарказм.
— О, батя! — выдохнул он, словно увидел инспектора ГИБДД без тормозов.
— Мы с тобой поговорим, Лёша. В четыре глаза.
— Может, не надо, пап? — Ирина сразу поняла по его лицу, что он всё чувствует. И стыд, и растерянность, и даже, может, каплю вины. Но не хватало чего-то главного — мужества.
— Надо, — сказал Павел. — Иначе она отсюда уйдёт, а не ты.
