Вот это подарок. Наследство от женщины, которая презирала меня. И теперь я с ним напополам?
— Мне эта квартира не нужна, — сказала она Косте, когда он догнал её у подъезда. — Оставь себе. Твоя мама — твоя квартира.
— Гал… — он сжал губы, засунул руки в карманы. — Она написала завещание тогда, когда ты ещё была со мной. Она считала, что ты — семья. Несмотря на всё.
— Считала? Или просто не обновляла документы, как и таблетки в аптечке?
— Послушай… я понимаю, ты злишься. Но… может, ты зайдёшь? Мы давно не говорили.
— Ты хочешь «поговорить» или снова подвесить меня на крючок ответственности?
Он опустил глаза. Потом неожиданно сказал:
— Я не справился. С мамой, с тобой, с собой. Я как будто… проснулся один раз — и всё уже рухнуло. Я не заметил, когда ты ушла.
— Я не ушла. Я уехала. На трезвую голову, с чемоданом и полной уверенностью, что больше не хочу просыпаться рядом с тем, кто не может выбрать между матерью и женой.
— Я сдал ту квартиру. В аренду. Деньги пополам. Тебе — как по завещанию.
— Надо. Это правильно. Ты… много сделала. И, как ни странно, мама это знала. Просто не могла признать.
— Признать? Что я её кормила и одевала, когда она считала, что я «меркантильная выскочка»?
— Она не умела благодарить. Всё казалось, что её сын должен всё сам. А ты — как укор ей. Что не он тебя содержит, а ты его. Она этого не прощала.
Галина вздохнула. А ведь он прав. Она терпеть не могла быть зависимой. Даже если зависимость была добровольной. Гордыня — как бетон: гниёт, но выглядит монолитом.
— Ты тоже не умел благодарить. Ты просто… пользовался. — Она посмотрела ему в глаза. — Знаешь, чем ты отличаешься от своей матери?
— Тем, что ты всё понимал. Но молчал. Это хуже.
— Хочешь — подавай на отказ от наследства. Хочешь — нет. Я не ради квартиры с тобой говорю. Я просто… должен был это сказать.
— А я должна была это услышать?
— Не знаю. Но сказал.
Через неделю Галина всё же приехала в ту квартиру. С ключами. Открыла — пусто. Холод. Шторы сняли. Мебели почти нет. Лишь на стене висит старое фото Марии Ивановны. Чёрно-белое, где она молодая и дерзкая.
Вот тебе и наследство. Квартира на двоих и воспоминания на одного.
Она позвонила агенту.
— Сдаём. Снимет кто-нибудь. Только цену ставь не высокую. Главное — чтобы люди были нормальные. Без пафоса. Без вот этого всего.
— Ок, поняла. Вы уверены? Это хорошие деньги.
— Уверена. Мне важнее, чтобы тут снова кто-то дышал. А не пыль собиралась.
Вечером ей пришло сообщение. От Константина. «Спасибо. За всё. Я тебя больше не побеспокою. Только знай — ты была не просто моей женой. Ты была единственным человеком, кто реально держал эту семью на ногах. Даже если ноги были деревянные.»
Включила телевизор. Села с бокалом вина. И подумала: А ведь и правда. Я их держала. Только не на ногах. На шее. Хорошо, что скинула.
Прошло полгода. Осень шуршала мокрыми листьями под ногами, словно пыталась что-то сказать. Галина всё чаще замечала, как подол пальто цепляется за шершавость времени — никуда не деться, ни назад, ни вбок. Только прямо.
Утро началось с кофе и тишины. Такая тишина, от которой замирает сердце, особенно если сердце уже привыкло к шуму чужих проблем. Она любила эту тишину. В ней не было места фразам типа «Галь, ты не могла бы ещё раз скинуть на ремонт?» Или «У мамы давление, нужны лекарства, ты же понимаешь…»
Её квартира — теперь только её — дышала простором. Ни одной пары мужских носков, никаких газет со скидками и ни одной ложки в раковине, оставленной «на потом».
Звонок в дверь. Незнакомый номер на экране. Но когда она открыла — стоял он. Константин. С цветами. Ну конечно. Цветы. Надо же было хоть что-то принести, кроме долговой истории и неумения взрослеть.
