Она пыталась вспомнить, когда всё пошло не так. Иван Петрович всегда был сложным человеком, но после смерти Зинаиды Павловны, пять лет назад, он стал невыносимым. То ли горе его сломало, то ли просто возраст, но он всё чаще вмешивался в их с Лёшкой жизнь, критиковал, требовал. Галина терпела — из уважения, из привычки. Но теперь, когда он заговорил о продаже квартиры, терпение затрещало по швам.
Телефон зазвонил, и она вздрогнула. На экране высветилось имя Лёши.
— Галь, ты как? — голос мужа был усталый, но тёплый.
Она хотела рассказать ему всё, вывалить про свёкра, про квартиру, но вместо этого только вздохнула.
— Да как обычно, — он хмыкнул. — Устал, как собака. Завтра ещё объект проверять. Слушай, а что там батя? Звонил мне днём, но я не успел взять.
Галина помедлила. Стоило ли говорить? Лёша и так на нервах, а свёкор — его отец, не ей же с ним разбираться. Но молчать она не могла.
— Он… про квартиру говорил, — начала она осторожно. — Хочет продать. Сказал, в деревню уедет, а мы должны себе что-то снять.
На том конце провода повисла тишина. Потом Лёша выругался — тихо, но так, что она представила, как он сжимает телефон.
— Это он серьёзно? — спросил он наконец.
— Без понятия, — честно ответила Галина. — Но ты же его знаешь. Если втемяшится, не отстанет.
— Я поговорю с ним, — сказал Лёшка, и в голосе его послышалась сталь. — Ты не бери в голову, Галь. Разберёмся.
Она кивнула и повесила трубку. Разберёмся. Лёшка всегда так говорил, но что-то подсказывало ей, что на этот раз всё будет сложнее.
На следующий день Галина решила, что пора действовать. Она не могла просто сидеть и ждать, пока Лёша вернётся и поговорит с отцом. Иван Петрович был упрям, как старый пень, и если уж решил что-то, то переубедить его было почти невозможно. Но Галина не собиралась сдаваться. Это был её дом, её жизнь, и она не позволит никому, даже свёкру, всё разрушить.
Утро началось с привычной рутины: она сварила кофе, нарезала бутерброды, поставила перед Иваном Петровичем тарелку с яичницей. Он ел молча, листая газету, и даже не взглянул на неё. Галина решила, что это её шанс.
— Иван Петрович, — начала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Я вот что хотела спросить. Вы вчера про квартиру говорили… Это вы серьёзно?
Он поднял глаза от газеты и посмотрел на неё так, будто она задала глупый вопрос.
— А что, несерьёзно, что ли? — буркнул он. — Я в деревню хочу. Там воздух, река. А тут что? Шум, грязь, соседи орут.
— Но ведь это и наш дом, — тихо сказала Галина. — Мой, Лёши, Кати. Мы тут всю жизнь прожили. Куда нам идти?
Иван Петрович отложил газету и скрестил руки на груди.
— А ты кто, чтобы мне указывать? — повторил он вчерашнюю фразу, и Галина почувствовала, как внутри всё закипает. — Это моя квартира, Галя. Моя и Зины, царство ей небесное. Я вас сюда пустил, потому что Лёшка мой сын. Но это не значит, что вы тут хозяева.
Она сжала кулаки под столом. Хотелось крикнуть, что она не прислуга, что она двадцать лет стирала его рубашки, готовила ему еду, терпела его придирки. Но вместо этого она глубоко вдохнула и сказала:
— Иван Петрович, я не указываю. Я просто прошу подумать. Лёшка работает, я работаю, Катя учится. Если вы продадите квартиру, нам некуда будет идти. Снимать жильё в Москве — это же неподъёмно.
