— То, что ты захочешь приготовить, — беззлобно ответила она.
— А почему нет? У тебя две руки, две ноги. Ты взрослый человек.
Антон растерянно посмотрел на кухню, как будто там скрывался мини-босс из компьютерной игры. Потом пошёл в ванную — и оттуда раздался крик:
— Почему тут всё мокро? Где полотенце?
— Где-то рядом с тем местом, где ты оставил его вчера.
Он появился в дверях.
— Ты что, решила бастовать?
— Не бастовать. Экспериментировать.
Антон хмыкнул. Он не сразу понял, что её лицо абсолютно серьёзно.
— Марин, ну ты же дома сидишь, у тебя гибкий график…
— И ты тоже дома после шести. Где же твой вклад в общее благо? — спросила она с улыбкой лектора. — Или ты думаешь, что домашняя работа — это хобби по умолчанию, прилагающееся к паспорту женщины?
Он не ответил. Сел в гостиной, уткнулся в телефон. Через полчаса заказал роллы. Ей не предложил.
На следующий день она не напоминала ему о мусоре. Он стоял в коридоре, набухший как старый чемодан. На третий день с утра в раковине появилась тарелка с присохшими остатками каши, до этого стоявшая на столе. Через сутки их стало три. К вечеру пятницы посуду уже некуда было ставить.
Марина писала тексты, проводила созвоны с клиентами и изредка делала пометки в тетрадке: «Порог терпимости к грязи — 3 дня. Порог понижения стандартов гигиены — 48 часов».
В субботу утром Антон сам достал пылесос. Впервые за всё время совместной жизни. Он пыхтел, натыкался на ножки стола, матерился, как будто этот монстр был его личным врагом. Марина смотрела на это, попивая чай с лимоном, и мысленно ставила галочки.
— Это… тяжело, оказывается, — выдохнул он, пристраивая пылесос на место.
— Правда? Как неожиданно.
Он пожал плечами. На ужин снова заказал еду. На этот раз — и ей тоже. Впервые за неделю. Маленькая, но победа.
Воскресенье принесло новый виток комедии: он попытался постирать бельё. Долго искал капсулы, потом налил слишком много кондиционера, потом запустил цикл на 90 градусов. Марина не вмешивалась. Она просто сидела с ноутбуком и слушала, как грохочет барабан стиралки, как будто внутри была бетонная плита.
— Слушай… — в этот вечер он сел рядом. — А давай просто договоримся? Я понимаю, ты злишься.
— Я не злюсь, Антон. Я устала. От невидимого труда. От того, что для тебя быт — это что-то, что само собой.
Он вздохнул. Потёр лицо ладонями.
— Я правда думал, тебе это проще. Ну, не знаю… как у мамы. Она же всё всегда делала.
— У мамы была не жизнь, а каторга. И если ты думаешь, что это нормально, то, прости, я не готова становиться второй версией твоей мамы.
Он кивнул. Медленно. Как будто впервые услышал, что женщина не хочет быть обслуживающим персоналом.
— Я подумаю, как это всё изменить, — сказал он.
— Не надо думать. Надо просто делать. Или не делать, но тогда не удивляться, если тебе однажды выдадут расчёт.
