В три часа ночи телефон снова зазвонил. Ирина сидела на кухне родителей, глядя в темноту за окном. Мама несколько раз заглядывала в комнату, пытаясь уговорить дочь лечь спать, но та не могла. Мысли не давали покоя, а сердце болело слишком сильно. Звонок застал её за очередной чашкой остывшего чая — без горячего волнения, но со стальным спокойствием.
– Ира, – голос мужа звучал хрипло и уставшим. – Давай поговорим.
– О чём? О твоих задержках на работе? – спросила она с едва заметной горечью.
– Я могу всё объяснить… – попытался он начать.
– Правда? – Ирина удивилась собственному спокойствию, которое казалось почти нечеловеческим. – И как ты объяснишь полгода звонков? Встречи в шесть вечера? Пирожные из «закрытой» кондитерской?
В трубке повисла тяжёлая, мучительная тишина.
– Я люблю тебя, – наконец произнёс он, словно пытаясь вымолить прощение. – Это была ошибка. Давай всё исправим.
– Любишь? – Ирина горько усмехнулась, и в её голосе прозвучала усталость от предательства. – Знаешь, что самое страшное? Я ведь тоже тебя любила. Настолько, что верила всему. Каждому слову, каждому оправданию. А теперь… теперь я просто устала верить.
– Ира… – он попытался что-то сказать, но она перебила.
– Завтра приду забрать оставшиеся вещи. В двенадцать. Надеюсь, ты не будешь «задерживаться на работе».
Она положила трубку и впервые за вечер разрыдалась — навзрыд, как в детстве, когда боль казалась невыносимой. Мама неслышно вошла на кухню, обняла за плечи, прижимая к себе.
– Поплачь, доченька, – прошептала она. – Поплачь. Утром будет легче.
И Ирина плакала — по несбывшимся мечтам, по предательству, по десяти годам жизни, которые теперь казались пустой страницей. Где-то за окном начинался рассвет, окрашивая небо в нежные розовые тона.
Новый день. Новая жизнь. Страшная, неизвестная, но — своя. Честная.
Ровно в двенадцать она открыла дверь своим ключом. В квартире пахло свежесваренным кофе и — её любимыми пирожными. На журнальном столике стояла аккуратно упакованная коробка из той самой «закрытой» кондитерской.
Ирина сжала губы, сдерживая эмоции.
– Я знал, что ты придёшь, – Андрей вышел из кухни. Помятый, небритый, с красными глазами и усталым взглядом. – Может, поговорим?
– Я за вещами, – коротко ответила она.
– Ира, послушай… – начал он, но она подняла руку, останавливая.
– Нет, – твёрдо сказала она. – Просто нет. Я забираю вещи и ухожу.
– А дети? – в его голосе прозвучала дрожь.
– Мои дети. Впрочем, я не собираюсь их отнимать у тебя. Но жить они будут со мной.
Она прошла в спальню и начала собирать одежду. Руки предательски дрожали, каждое движение давалось с трудом. Столько лет… Каждая вещь хранила воспоминания — счастливые, яркие, теперь отравленные ложью.
– Маша… – внезапно начал Андрей, стоя в дверях, голос срывался. – Она ничего не значит. Это было глупо, я…
– Не надо, – оборвала его Ирина. – Просто не надо. Знаешь, что я поняла вчера? Дело даже не в Маше. Дело в предательстве. В бесконечной лжи. В том, как легко ты врал мне в глаза. И я не уверена, что смогу когда-нибудь снова тебе поверить.
Она застегнула сумку и выпрямилась, собрав всю силу воли.
– Завтра пришлю тебе документы от адвоката. Надеюсь, мы сможем всё решить мирно. Ради детей.
– Ты окончательно всё решила? – в его голосе звучала горечь и растерянность.
– Нет, – впервые за утро она посмотрела ему прямо в глаза. – Это ты всё решил. Вчера. И позавчера. И все те месяцы, когда выбирал ложь.
У двери она остановилась, достала из сумочки связку ключей, отцепила ключ от квартиры и положила его на тумбочку. Серебристый металл тускло блеснул в полумраке прихожей.
За спиной щёлкнул замок — такой знакомый звук, теперь означающий совсем другое.
Ирина медленно спустилась по лестнице. Внизу её ждало такси. Впереди — новая жизнь. Где-то там, за болью и страхом, брезжила надежда.
Развод оказался таким же серым и будничным, как осенний дождь за окнами суда. Ирина ожидала чего-то более… драматичного, но всё прошло быстро и почти обыденно — подписи, печати, равнодушный голос судьи, объявляющий о расторжении брака.
Андрей сидел через два ряда от неё, постаревший за эти месяцы лет на десять. Она замечала, как он то и дело бросал в её сторону взгляды, полные тоски и сожаления.
Маша не пришла — и правильно. Ирина не была уверена, что смогла бы сохранить самообладание.
Дети, Дима и Вика, приняли новость на удивление спокойно. Возможно, потому что она не позволила себе ни единого плохого слова об их отце.
– Папа остаётся вашим папой, – повторяла Ирина, глотая слёзы. – Просто теперь мы будем жить отдельно.
Андрей приезжал каждые выходные, привозил подарки, старался быть лучшим отцом, чем был мужем.
В их последнюю встречу перед судом он пытался снова что-то объяснить — говорил о кризисе среднего возраста, о том, как запутался, как не ценил то, что имел.
