Затем она лезет в карман своего короткого жакета, достает телефон и торопливо что-то в нем печатает, зубы сжимает, покусывая губы от раздражения.
— Кому ты пишешь? — я поднимаю глаза, полные тревоги и усталости.
Ответа я боюсь, но всё равно жду.
— Я тебе отправила контакты психолога, — прячет телефон в карман и смотрит на меня строго и безжалостно. — Я понимаю, что ты у нас очень чувствительная тетенька, но в разводах, как и в бизнесе, не терпят жертв, и папа сопливых слабаков и слабачек не уважает. Ты теперь не в категории любимой жены, мам.
Я дышу тяжело, с каждым вдохом и выдохом чувствую, как внутри меня разгорается буря эмоций — боль, обида, горечь и, возможно, начало осознания. Слова дочери жестоки, но в них есть правда. Жалость не поможет, а я уже устала быть слабой. Теперь нужно собраться и найти силы идти дальше.,Дочка произносит жестокие, но беспощадно правдивые слова. Она не щадит меня, не пытается смягчить удар — и, честно говоря, какая мне от этого польза? Жалость в такой момент кажется пустой и бесполезной, словно холодный ветер, который только усиливает боль. Но сейчас мой разум словно затуманен, мысли путаются, и я не могу собрать себя в целое.
Разве можно требовать от человека трезвости и ясности, когда умирает тот, кто был для тебя всем? Когда рушится весь мир, который ты строила вокруг него? Для меня Ярослав умер. Моего мужа больше нет. Нет того неуклюжего, но такого родного огра, который в моменты ссор легко хватал меня на руки, запрокидывал через плечо и уносил в спальню, чтобы срочно помириться. Это было нашей особенностью — ссоры и примирения, которые словно разряжали напряжение.
Но давно уже он не делал этого. В последние месяцы после скандалов он не спешил мириться, даже словами. Его любовь, казалось, испарилась, и мои возмущения его не трогали, не волновали. Я стала для него лишь истеричкой, раздражающим шумом, который нужно вытерпеть, чтобы потом забыть. Он просто крепко сжимал зубы и уходил в себя, а я оставалась одна с нарастающей пустотой.
— Как же я без него… — тихо шепчу я, чувствуя, как тело трясется, словно в лихорадке. Холодный пот выступает на лбу, страх перед будущим сковывает меня. Ведь впереди — одиночество, пустота и неприкаянность. Ярослав — это была вся моя жизнь. Он был частью моей души, моим суровым защитником, крепкой стеной, за которой я пряталась от жестокого мира.
Сейчас же я ощущаю себя маленькой, брошенной девочкой, несмотря на свои пятьдесят лет. Все эти годы меня берегли, баловали, носили на руках, а теперь словно выбросили за борт в ледяные и безжалостные воды одиночества.
— Яр! — с отчаянием хочу броситься к нему, но Василиса резко хватает меня за руку, поворачивает ко мне и наносит молниеносную пощечину.
Я вздрагиваю, прижимая ладонь к щеке, а она наклоняется ко мне, глаза сверкают строгостью:
— Хватит унижений, мама. Он ясно дал понять, что не хочет слышать ни криков, ни слез.
— Ты меня ударила… — голос дрожит от неожиданности и боли.
— Привела в чувство, — холодно отвечает она, прищурившись. — Если ты пойдёшь к нему, то не в соплях. На такую тебя противно смотреть.
— Все, мам, мне пора, — быстро говорит Вася, закидывая зелёный рюкзак на плечо.
— Ты так и не сказала, кто она, — пытаюсь узнать я, цепляясь за последний кусочек информации.
Но Вася лишь закатывает глаза, разворачивается и торопливо шагает к двери гостиной.,— Все, мам, мне пора, — говорит Вася, быстро закидывая зеленый рюкзак на плечо. Её голос звучит твердо, будто она старается не показывать эмоций. — Ты так и не сказала, кто она.
Я смотрю на неё, и в груди что-то сжимается. Но Вася уже не ждёт ответа.
